Поиск по этому блогу

17 февраля 2012 г.

Эрнест Мандель. Почему я марксист



 Величайшее интеллектуальное притяжение марксизма состоит в его (на сегодняшний день уникальной) способности достигать рационального, всеобъемлющего и гармоничного соединения всех наук об обществе. Он разрывает с абсурдной гипотезой о том, что анатомическая структура человека почти не имеет отношения к человеку как «общественному животному» (zoon politicon), и о том, что люди, как производители материальных благ, есть нечто совершенно иное, чем люди как художники, поэты, мыслители или основатели религий. А ведь именно это представление по умолчанию остаётся фундаментальным для всех академических наук, связанных с человеческими проблемами.


I

Величайшее интеллектуальное притяжение марксизма состоит в его (на сегодняшний день уникальной) способности достигать рационального, всеобъемлющего и гармоничного соединения всех наук об обществе. Он разрывает с абсурдной гипотезой о том, что анатомическая структура человека почти не имеет отношения к человеку как «общественному животному» (zoon politicon), и о том, что люди, как производители материальных благ, есть нечто совершенно иное, чем люди как художники, поэты, мыслители или основатели религий. А ведь именно это представление по умолчанию остаётся фундаментальным для всех академических наук, связанных с человеческими проблемами.



Для физической антропологии само собой разумеется, что развитие человеческой анатомии и психологических свойств, тесно связанных с ней (среди прочего, способность к артикулированному общению и изложению идей), есть крайне важный аспект. Первобытная история и этнология также периодизируют примитивные культуры в строгой (зачастую даже слишком строгой, механической!) зависимости от природы их орудий труда и преобладающей экономической деятельности. Тем не менее, экономическая историография отказывается признать сменяющиеся способы производства стержнем развития цивилизации и политической истории, а экономисты–ортодоксы крепко держатся за мифическую «страсть к обогащению», якобы укорененную в «человеческой природе», через которую – вне зависимости от уровня развития производительных сил и преходящих форм экономической организации – частная собственность, товарное производство и конкуренция воз водятся к якобы вечным атрибутам экономической жизни.

Марксизм позволяет нам преодолеть эти явные несообразности. Исходя из того, что люди, как существа с определенными потребностями, могут выживать только в обществе (факт, подтвержденный антропологией), он открывает в этих анатомических пределах нашего вида основания для его беспредельной адаптации, то есть, тот факт, что общество стало нашей «второй природой», и что бесконечное разнообразие человеческих проявлений восходит путем адаптации к различным формам социального устройства.

Марксизм позволяет объяснить исторически преходящую природу этих социальных систем – обоснованно ссылаясь не на неизменные физические и социальные свойства видов, которые могли незначительно измениться за последние десять тысяч лет, а на изменяющиеся свойства труда как абсолютного условия человеческого выживания. Люди производят свою материальную жизнь, используя средства производства, и в этом производстве входят в разнообразные производственные отношения. Эти производственные отношения в конечном счете определяют структуру каждого социального строя как особого способа производства. Диалектика развития производительных сил (способы производства и рабочая сила, включающие технические, научные и интеллектуальные возможности производителей) и развитие производственных отношений (в которых важную роль играет их относительная устойчивость, то есть, их структурный характер) определяет конечный анализ курса истории человечества, её прогресса и регресса, катастроф и революций.

Но для марксизма виды «неэкономической» социальной деятельности ни в коем случае не «маргинальны» и даже не второстепенны. Именно потому что люди могут выживать только через общественное производство, общественная коммуникация антропологически настолько же существенна, как общественный труд. Они неразрывно связаны; одно невозможно без другого. Подразумевается, что люди все делают «через голову», то есть, мы порождаем мысли о собственной практике. Производство материальных благ связано с производством представлений (для которых производство речи – фонем – толь ко поставляет сырой материал). Марксизм пытается объяснить, каким образом нематериальное производство (в том числе производство понятийных систем - идеологий, религий, философии и науки) вы растает из производства материальной жизни, отстраняется от неё, реагирует со стороны, и что определяет это историческое движение.

Эта теория включает и некоторые другие важнейшие открытия, принадлежащие, как и вышеупомянутые, к основам марксизма. На самом общем, абстрактном уровне анализа, материальное производство в целом, в каждой особой форме общества (способе производства) может быть разделено на две основных категории: а) необходимый продукт, воспроизводящий рабочую силу самих производителей и определенный набор средств производства, благодаря которому материальная культура и рост населения поддерживается на одном уровне;

б)общественный прибавочный продукт, который остается после вычитания необходимого общественного продукта из общего общественного продукта. Если этот общественный прибавочный продукт незначителен, непостоянен или чисто случаен, возможен лишь очень небольшой рост. Когда не хватает возможностей для накопления, не может развиться значительное общественное разделение труда. Только когда общественный прибавочный продукт перерастает некоторый минимальный уровень в объеме и постоянстве, сектор текущего производства может быть использован как для поддержания дополнительного населения, так и для создания дополнительных средств производства. Тогда достигается настоящая динамика экономического развития. В это же время может произойти экономическое разделение труда, и тогда часть общества уже может не производить средства к существованию - из-за чего ремесла, торговля, искусство, коммерция, литература, идеологическое и научное производство, управление и военная деятельность могут развиться как отдельные постоянные занятия, независимые от производства средств существования. Это, в свою очередь, упрощает накопление и передачу опыта, знаний и накопленных экономических ресурсов, постепенно ведя к дальнейшему повышению производительной мощи человеческого труда и дальнейшему росту общественного прибавочного продукта.

На определенном этапе развития это экономическое разделение труда приводит и к социальному разделению труда; то есть, одно переплетается с другим. Одна часть общества использует функциональное разделение труда (среди прочего - функции управления резервными фондами, военными кампаниями, власть над военнопленными и так далее) для достижения контроля над общественным прибавочным продуктом и заставляет некоторых (или всех) непосредственных производителей передавать им этот прибавочный продукт. Так общество раскалывается на антагонистические общественные классы, между которыми идет иногда скрытая или мирная, иногда открытая и жестокая перманентная классовая борьба за распределение материальной продукции и – по крайней мере, периодически – за сохранение или ниспровержение существующего социального строя.

На базе доминирующих производственных отношений возникает обширная и замысловатая надстройка - типы мышления и поведения, правовые и репрессивные институты, идеологические системы и так далее, задача которых – поддерживать существующий социальный строй. Самое важное из таких учреждений – государство, то есть, специальный аппарат, отделенный от остального общества, субсидируемый общественным прибавочным продуктом и сохраняющий монополию на выполнение определенных социальных функций. Поскольку правящий класс контролирует общественный прибавочный продукт, он контролирует государство. По этой причине доминирующая (хоть и не единственная!) идеология любого общества это идеология правящего класса.

Такой, сам по себе легко постигаемый инструментарий позволяет марксизму познавать и объяснять не только экономическое и социальное развитие, но также историю государств, цивилизаций, науки, религии, философии, литературы, искусства и этики во всём их разнообразии и изменчивости, в предельно подробном виде, интегрируя все больше эмпирических данных. В этом состоит огромное преимущество марксизма. Это наука о развитии человеческого общества, то есть, в конечном счете, просто наука о человечестве.

II

Марксистская концепция истории и общества исходит из того, что каждый способ производства развивается по особым законам, определяющим его происхождение, подъем, вершину, распад и исчезновение. Величайшим теоретическим достижением Карла Маркса было его открытие особых законов развития капиталистического способа производства. Это главное содержание его основной работы – «Капитал».


Капитал старше капиталистического способа производства. Он рождается уже при простом товарном производстве, когда торговля становится независимой деятельностью, основанной на денежном обращении. Его начальные формы - ростовщический капитал и торговый капитал. Современный же капиталистический способ производства рождается только тогда, когда капитал вторгается в сферу производства. Только когда капитал начинает доминировать в сфере производства, можно четко говорить о существующем капиталистическом способе производства.

Капитал это стоимость, порождающая прибавочную стоимость, деньги в поисках больших денег, импульс к обогащению как основополагающий мотив экономической деятельности. Одно из величайших открытий Карла Маркса состояло в том, что «капитал в себе и сам по себе не «вещь». Ни скот, воспроизводящий себя, ни масса накопленных средств производства, ни, конечно же, золото и серебро не являются капиталом. Эти «вещи» становятся капиталом только в определенных социальных условиях, позволяющих их обладателям присваивать общественный прибавочный продукт, частично или полностью, в зависимости от веса этого капитала в обществе. За отношениями между людьми и вещами Маркс обнаружил, что содержание капиталистических отношений есть отношения общественного производства, отношения между социальными классами.

Суть капиталистического способа производства заключается в отношениях между наемным трудом и капиталом – в отделении непосредственных производителей от средств производства и существования, с одной стороны, и дроблении сил, контролирующих средства производства внутри класса капиталистов благодаря частной собственности, с другой. На этом двойном разделения общества выстраиваются структурные экономические механизмы. Непосредственные производители суть субъекты экономического принуждения к продаже свой рабочей силы, для них это единственный способ выживания. Все товары, производимые этими производителями, присваиваются как частная собственность отчужденными владельцами средств производства. Так возникает общество, целиком построенное на товарном производстве, поскольку не только готовые товары, но и средства производства (включая землю), а также сама рабочая сила становятся товарами на рынке.



Для марксистов капиталистический характер экономики и общества определяют именно эти структурные особенности, а не, например, низкие зарплаты, обнищание производителей, политическое бессилие наемных работников или отсутствие государственного вмешательства в экономику. «Капитал» Маркса, описывающий далеко не «только экономическое развитие 19 века» и далеко не «опровергнутый развитием экономики 20-го века» это гениальное предвидение тех тенденций развития, которые развернулись в полной мере лишь через много лет после смерти автора. Во времена Маркса большую часть трудоспособного населения во всех капиталистических странах – кроме Великобритании – составляли независимые мелкие производители и мелкие торговцы, поддерживаемые ближайшими родственниками. И лишь много лет спустя большую его часть стала составлять огромная армия наемных работников (сейчас их 90% в Британии и США, более 80% в большинстве индустриально развитых капиталистических стран), постоянно уменьшающийся класс крупных, средних и мелких капиталистов и убывающее меньшинство независимых мелких производителей, не пользующихся наёмным трудом.

Для доказательства того, что мы больше не живем при капиталистическом способе производства в марксистском смысле, для оправдания мифа о «смешанной экономике» необходимо доказать, что наемные работники уже не принуждаются к продаже своей рабочей силы постоянно (например, потому что государство гарантирует всем гражданам минимальный достаток независимо от того, могут они работать или нет, или потому что средства производства настолько подешевели, что средней зарплаты рабочего достаточно для того, чтоб он мог открыть свой бизнес), и что двигателем экономического развития уже не является принуждение отдельных фирм к максимизации прибыли или расширению под давлением конкуренции.

Достаточно исследовать экономическое развитие последних ста, пятидесяти или двадцати пяти лет, чтобы прийти в выводу – на самом ни произошло ни одного из этих структурных изменений. Капитализм, как его определил Маркс, сегодня больше чем когда- либо определяет экономический строй Западного мира.

Спор здесь идет не просто о дефинициях, это не дискуссия о значениях слов. Корректное научное определение капиталистического способа производства позволяет вывести долгосрочные законы развития внутренних противоречий этого способа производства. Здесь мы снова сталкиваемся с разительным превосходством марксистского экономического анализа над «неоклассическими» школами экономики, которым нечего предложить в ответ.

Поскольку основа капитализма - частная собственность на средства производства, то есть, контроль над средствами производства, рабочая сила и инвестиционные решения, принимаемые множеством независимых фирм и разнообразных капиталистов – капиталистическое производство существует в условиях жесточайшей конкуренции и вытекающей из неё анархии производства. Каждый отдельный капиталист, каждая отдельная фирма пытаются максимизировать прибыль и рост, не обращая внимания на то, как эти усилия сказываются на экономике в целом.

Конкуренция приводит к снижению цен на производство, ради сохранения доли рынка или её расширения. Снижение требует значительного расширения масштаба производства, то есть, постоянного увеличения производственного периода, что, в свою очередь, требует всё более совершенной техники. Таким образом, капитализм вызывает колоссальный рост технологий, постоянное использование открытий естественных наук в материальном производстве, а также тенденцию к бесконечному усовершенствованию самых разных товаров и машин, вплоть до их полуавтоматизации, что предвидел Маркс.

Но все большее и большее количество машин требует все больше и больше капитала. Чтобы выжить в конкуренции, капиталист (капиталистическая фирма) постоянно стремится к умножению капитала. Накопление капитала – основная цель и главный двигатель экономической жизни и экономического роста при капитализме. Если замедляется накопление капитала, падает экономическая активность, возрастает нищета и нужда, несмотря на наличие гигантских резервов товаров и производительных сил. Необходимость дальнейшего накопления капитала заставляет класс капиталистов усиливать эксплуатацию рабочей силы. Потому что капитал это только капитализированная прибавочная стоимость, а прибавочная стоимость это только неоплаченный труд – совершенно новая стоимость, произведённая рабочей силой минус стоимость воспроизводства рабочей силы, то есть, денежная форма общественного прибавочного продукта. Возрастающая производительность труда означает, однако, что определённая корзина потребительских товаров (или даже их возрастающее количество) может быть произведена за все более короткий отрезок рабочего времени (рабочего дня). Поэтому – особенно если учесть сокращающуюся до предела резервную армию труда (безработные) в долгосрочном плане – всегда возможна ситуация, в которой реальная заработная плата рабочих растет, тогда как степень эксплуатации повышается, и рабочие получают меньшую долю новой стоимости, произведенной ими.

Поскольку только живая рабочая сила создает новую стоимость и прибавочную стоимость, а доля капитала, инвестированного в «мертвые» средства производства (дома, машины, сырье, энергия) стремится к возрастанию, существует средне- и долгосрочная тенденция к падению средней нормы прибыли, то есть, отношению общей стоимости общественного прибавочного продукта к общественному капиталу.

Колебания нормы прибыли регулируют экономическое развитие при капитализме. При падении нормы прибыли замедляется накопление капитала, ослабляется инвестиционная активность, растёт безработица, падает продуктивность, сокращаются реальные зарплаты, происходит экономический спад. При возрастании нормы прибыли усиливается накопление капитала, увеличиваются инвестиции, расширяется производство, а в долгосрочной перспективе увеличивается занятость и повышаются реальные доходы, то есть, происходит бум. При этом, как в «плохие», так и в «хорошие» времена все эти тенденции развития ни в коем случае не проявляются одновременно или линейно. В более долгосрочном плане, при капитализме волнообразно чередуются ускорения экономического роста (1848-1973, 1893-1913, 1948-1966) и его замедления (1823-1847, 1874-1893, 1914-1939, 1967-…), что, в конечном счете, связано с колебаниями средней нормы прибыли и существующей возможностью (или затрудненностью) фундаментальных технологических революций.

Волнообразное движение нормы прибыли определяет циклическую модель капиталистического производства, заложенную в системе, регулярную смену фаз периодического перепроизводства (спада) и экономического подъема (вплоть до периодических бумов). Это циклическое движение капиталистического производства будет продолжаться до тех пор, пока оно существует, и никакой “усовершенствованный комплекс мер” государственной антициклической политики» не предотвратит периодических кризисов перепроизводства в долгосрочной перспективе Кризисы перепроизводства объясняются конкуренцией, то есть, с одной стороны, анархией капиталистического производства, которая обязательно приводит к циклическому движению переинвестирования и недоинвестирования, а с другой, стороны, склонностью, в той же степени присущей системе, к превышению производством (и производственной мощностью) платежеспособного спроса подавляющего большинства, которое остается скованным капиталистическими отношениями распределения.

Бесспорно, каждый из двадцати общих экономических кризисов, случившихся на сегодняшний день в истории капиталистического мирового рынка, имеет свои особенности, связанные с особыми аспектами развития мирового рынка (отметим частично катализирующую роль сырьевого бума и нефтяных шоков во время спада 1974-1975 гг.). Однако было бы недобросовестно и ненаучно «объяснять» феномен, повторившийся уже 20 раз за 150 лет, в первую очередь или исключительно частными факторами, которые могут, в лучшем случае, объяснить тот или иной отдельный кризис, но не способны объяснить общие причины экономических кризисов самой логикой системы.

Так же неуместно считать подъём, обычно наступающий после кризисов, доказательством «провала» марксистского анализа. Маркс никогда не предсказывал автоматического переворота в результате конкретного экономического кризиса. В его анализе кризис имеет четкую и объективную функцию – раздувание цены и новое накопление капитала в результате его обвального обесценивания и мощного (вследствие безработицы) усиления эксплуатации рабочей силы. Вывод Маркса состоит в том, что система, которая может достигать экономического роста только ценой периодического насильственного разрушения производительных сил и периодического воспроизводства массовой нищеты, иррациональна, негуманна, и должна быть заменена лучшей.



Из-за конкуренции, заложенной в системе, постоянно растущее накопление капитала ведет к усилению концентрации и централизации капитала. Большая рыба съедает маленькую. Растет число отраслей индустрии, в которых две трети (или более) производства сконцентрировано в руках крупных корпораций. Концентрация и централизация капитала подготавливает почву для рыночных монополий на многих территориях. На место либерального капитализма со свободной конкуренцией приходит монополистический капитализм. Ни монополии, ни растущее вмешательство государства не могут, в долгосрочной перспективе, отменить действие закона стоимости, не могут контролировать и гарантировать цены, рынки, производство и экономический рост. Конкуренция и анархия, приостановленные на одном уровне, настолько же мощно проявляются на другом, более высоком.

Из этих общих законов капиталистического способа производства вытекает ряд фундаментальных и усугубляющихся противоречий в системе.

Экономический рост при капитализме, вызванный стремлением к прибавочной прибыли, всегда неравномерен. Развитие и отставание взаимно определяют друг друга и ведут, как на национальном, так и на интернациональном уровне, к крайней поляризации экономической власти. В ведущих индустриальных капстранах самые богатые составляют от одного до двух процентов населения, обладая более 75 % акций всех акционерных обществ. Во всем мире, меньше чем 800 мультинациональных корпораций сегодня контролируют от четверти до трети капиталистического индустриального производства. [1]. Тысяча оптовых фирм по продаже муки, пшеницы и сои вместе с несколькими сотня ми корпораций агробизнеса контролируют подавляющую часть оборота продовольствия. Семьдесят процентов населения земного шара (то есть, слаборазвитые страны плюс Китай) существуют менее чем на 15% мирового дохода и потребляют менее 15% энергии.

Капиталистический способ производства вызывает растущее отчуждение труда и самоотчуждение всех людей. Когда труд воспринимается лишь как способ заработка, он в огромной степени теряет своё творческое измерение, способность развивать личность. Психическое напряжение, монотонность и постоянный стресс, вызванный принуждением к работе и боязнью провала, становится бременем и чумой. Человек уже не цель, а лишь средство для экономической системы – сведенный, можно сказать, к мельчай шей детали механизма.

Крайняя рациональность, тщательное планирование цен и расчет вложений внутри фирмы, детально организованные исследования и производство внутри предприятия сочетаются с растущей иррациональностью системы в целом. Иррациональность проявляется не только в регулярных кризисах перепроизводства, но и в увеличении отходов из-за постоянно неполного использования производственной мощности и расточения производительных сил в бессмысленном производстве, пагубном для здоровья, природы, жизни.

Все эти противоречия можно свести к одному ключевому: противоречию между растущим реальным обобществлением производства и частной собственностью. Труд как частная деятельность ради обеспечения непосредственных потребительских нужд индивидуальных производителей или маленьких сообществ уже давно утратил своё значение. Сегодня всё большая взаимозависимость связывает сотни миллионов производителей в объективно обобществленном труде. При этом организация, контроль и цель этого ширящегося социального организма не зависят от самой миллионной армии производителей. Они находятся в руках крупного капитала. Частная выгода (выгода каждой индивидуальной фирмы) остается альфой и омегой экономической организации в целом. Бесконечная страсть к личному обогащению не позволяет поставить расширяющиеся производительные силы на службу человеческим потребностям и освобождению производителей. Наоборот, меновая стоимость, ставшая законом в себе, чем дальше, тем больше превращает производительные силы в силы разрушения, предвещая страшные катастрофы. Растущие внутренние противоречия системы периодически разрешаются экономическими, социальными и политическими (военными) кризисами с их катастрофическими последствиями. Уничтожение материальной цивилизации и элементарной человеческой культуры, возвращение к варварству – все это оказываются вполне реально.

Если объективно посмотреть на историю нашего века, можно только восхититься тому, как точно аналитический гений Маркса постиг и предсказал основные тенденции экономического и социального развития.

III

Активное и сознательное измерение марксизма – важнейший элемент его концепции истории. Это бросает ежедневный вызов любому, кто считает себя марксистом.

На поверхности буржуазное общество кажется универсальной борьбой индивидуумов. Марксизм считает, что эти столкновения обусловлены классовой борьбой. Классовая борьба между наемными работниками и капиталом определяет социальное развитие при капиталистическом способе производства.

Каждый наемный работник и каждый собственник объективно вынужден участвовать в классовой борьбе, нравится ему это или нет. Конкуренция вынуждает работодателей-капиталистов максимизировать прибыль, то есть, максимально эксплуатировать своих работников. Наемные работники, в свою очередь, не имеют другого выхода, кроме как бороться за повышение заработной платы и сокращение рабочего времени, если они хотят сохранить или улучшить своё положение в буржуазном обществе.

Практический опыт учит, что первопричина финансового и экономического бессилия наемных работников состоит в их индивидуальных сделках с работодателями. Работники вынуждены продавать свою рабочую силу постоянно, тогда как капиталисты имеют в своем распоряжении достаточно резервов, чтобы отложить покупку до тех пор, пока их не устроит цена. Таким образом, давление материальных условий толкает наемных работников к созданию объединений, коллективных организаций, забастовочных фондов, профсоюзов, кооперативов и, когда это становится необходимым, рабочих политических партий.

Нельзя сказать, что это объективное принуждение ощущают на себе в одинаковой степени все наёмные работники. Нельзя также сказать, что они реагируют на это принуждение одинаково и непрерывно. Некоторые прежде других осознают необходимость объединения и условия, в которых оно было бы наиболее эффективно. Некоторые, осознав это, делают практические выводы и действуют соответствующим образом постоянно, другие действуют менее активно, третьи не действуют вообще. К пролетарской классовой борьбе также могут примыкать отдельные представители других социальных классов - либо из-за научных убеждений, либо из-за моральной идентификации с эксплуатируемыми, либо по обеим при чинам одновременно (иногда этот феномен также объясняется стремлением к личной карьере в массовых организациях).



Тот факт, что пролетарская классовая борьба может быть понята лишь как порождение диалектики объективного и субъективного исторических факторов, ни в коем случае не предполагает, что марксизм привносит чистое совпадение и неопределённость в исторический анализ, так сказать, «с черного хода», сначала отбросив его во имя закономерности исторических процессов, открытых историческим материализмом. Это означает только, что исторический процесс развивается нелинейно и неодносторонне, и любой исторический кризис не ведет к единственно возможному исходу, а может иметь своей кульминацией как исторический шаг вперед (успешная социальная революция), так и исторический регресс (раз рушение достигнутого уровня материальной культуры и цивилизации).

Границы возможных вариантов, однако, остаются материально и социально предначертанными. При определенной степени обострения внутренних противоречий падение того или иного общественного строя неизбежно. Ничто в конечном счете не могло спасти упадочное рабовладельческое общество 300-го года нашей эры, или упадочный поздний феодализм, начиная с 17-го века. До некоторой степени не определенными оставались лишь конкретные формы их ниспровержения, зависевшие от эволюции соотношения сил между борющимися социальными классами (соотношения сил, включающего элементы идеологической классовой борьбы и политической инициативы).

Так же материально обусловлена и возможность выхода из социального кризиса. Учитывая уровень развития производительных сил в античности, её кризис не мог привести к коммунистическому обществу, как и кризис феодализма, несмотря на все усилия ессенов и ранних христиан, гуситов и анабаптистов, не мог привести к коммунизму. А, учитывая развитие производительных сил в наше время, утопией является, например, возвращение к мелкотоварному производству и мелкосерийному частному производству.

Поскольку, согласно марксистской концепции истории, классовая борьба в огромной степени обусловливает конкретный ход событий, марксизм стремится к восстановлению единства теории и практики, давно разрушенного общественным разделением труда и делением общества на классы. Марксизм стремится к этому на трех уровнях – во-первых, на общеэпистемологическом уровне, поскольку считает практическое подтверждение конечной формой доказательства любой научной гипотезы – включая себя самоё, во-вторых, показывая возможность социалистической трансформации общества, позитивного исхода пролетарской классовой борьбы, то есть ответа на вопрос – каким образом люди, чья индивидуальная мотивация глубоко обусловлена отчуждением классового общества, могут построить бес классовое общество? На этот вульгарно-материалистический довод марксизм отвечает, что, в то время, как люди сформированы теми или иными условиями, условия, в свою очередь, есть продукт человеческой деятельности. Революционное изменение отношений и революционное самообразование людей ради сознательного изменения их социального существования, есть, таким образом, два неразрывно связанных процесса, материальная основа которых обусловлена внутренними противоречиями капиталистического способа производства, высоким уровнем развития производительных сил и логикой, присущей пролетарской классовой борьбе, разворачивающейся всё шире. Пролетариат, который воспринимает марксизм, чем дальше, тем теснее объединяет научную теорию и практическое изменение общества.

Наконец, марксизм стремится возродить единство научной теории и революционно-политической практики в каждом, кто разделяет его идеи. Чисто созерцательный «университетский марксизм» это всегда кастрированный, отчужденный от себя самого и косный псевдомарксизм, не только в практическом смысле, но и в теоретическом, поскольку он неизбежно склоняется к фатализму экономической предопределённости.

Грозит ли эта непременная связь марксистской теории и революционно-социалистической практики научной беспристрастности и объективности марксистских исследователей, их способности цельного объяснения социальных феноменов (в чем и состоит интеллектуальная перспектива и притяжение марксизма)? Вовсе нет! Противоположность научной объективности это субъективизм (предрассудки и произвол в обращении с эмпирическими данными), а не пристрастность. Из-за субъективизма человек либо оказывается слеп к противоречиям, либо склонен к отрицанию фактов, не укладывающихся в ту или иную догматическую категорию. Нет ничего более чуждого марксизму – любимым кредо основателя которого было – «de omnibus dubitandum est» - «сомневайся во всём» – чем столь ненаучный подход к анализу социальных феноменов. Тщательный анализ источников и фактов; готовность перепроверять любую рабочую гипотезу, если появляется нечто хотя бы с виду ей противоречащее; возможность самой свободной критики, и непосредственно вытекающая из этого необходимость научно-идеологического плюрализма - все это не только часть марксистского метода, а, можно сказать, необходимые условия подлинного расцвета самого марксизма. Иначе он вырождается в анемичный талмудизм или – что ещё хуже – в стерильную государственную религию.

Именно потому что марксизм не является «наукой ради науки», именно потому что он «пристрастен» в наивысшем смысле, то есть, ставит перед собой цель не только объяснить мир, но и изменить его ради освобождения рабочего класса, именно по этим причинам для него абсолютно губителен отход от строжайшей научной объективности в социальном анализе. Только научно обоснованная теория, объясняющая реальность, может быть эффективным орудием в борьбе за социалистическую перестройку общества. Нарушать научную объективность ради «пристрастности» значит мочить порох перед началом стрельбы. А с сырым порохом не выиграть ни одной битвы.

«Непредвзятая», «свободная от оценок» социальная наука, то есть, «нейтральная» к классовой борьбе, в классовом обществе невозможна, вне зависимости от объективных устремлений исследователей, которые часто полагают иначе. Разительный пример дает академическая и «официальная» экономика последних пяти лет. Когда учреждения вроде Валютного фонда, в каждом отдельном случае, требуют от стран, просящих займ, но обладающих слабой кредитоспособностью, урезать правительственные расходы на социальные нужды, когда они без колебаний требуют от бедных стран вроде Египта резко снизить или даже отменить правительственные субсидии на массовые продукты питания, что буквально обрекает часть населения на голод, мы, безусловно, сталкиваемся с попыткой поднять норму прибыли в мировом масштабе, снизив цену рабочей силы в её товарной форме. Тот факт, что эта попытка может быть объяснена и чисто «технически» (ссылкой на инфляцию, дефицит платежного баланса, дефицит бюджета и тому подобное) доказывает только одно. Действуя по умолчанию только в рамках существующего социального строя, «официальная» экономика также по умолчанию вынуждена подчиняться и законам накопления капитала, то есть, нуждам классовой борьбы, ведущейся капиталом.

IV

Пролетарская классовая борьба в своей элементарной форме ещё не является социалистической классовой борьбой. Она, безусловно, вырастает из чисто экономической борьбы до подлинно политической, расширяя свой диапазон в той степени, в которой противопоставляет не только отдельных работников отдельным капиталистам, но широкие массы наемных работников всему классу собственников. Но, лишь благодаря этой объективной и, в политическом смысле, элементарной классовой борьбе, , её субъективному воздействию на классовое сознание пролетариата, столкновения труда и капитала периодически обретают возможность радикальной трансформации буржуазного общества – то есть, сознательное антикапиталистическое измерение.

Эти столкновения настолько же неизбежны и присущи капиталистической системе, как ее упадок и разрушение. Но ни победа социализма, ни формирование классового сознания в своей высшей форме не являются неизбежными.

Здесь мы снова сталкиваемся с субъективным фактором в истории, то есть, с сознательным, целенаправленным вмешательством в объективный исторический процесс, как ключевой компонентой марксизма. Отсюда можно сделать ряд важных выводов.

Социоэкономическая стратификация пролетариата, неравномерное присвоение научного знания (или, что является просто негативной стороной того же феномена, разная степень восприимчивости к буржуазной и мелкобуржуазной идеологии), а также разная степень готовности к постоянному усилию на профсоюзной или политической работе - всё это неизбежно ведет к разнородности пролетарского классового сознания. Только организация классово сознательного авангарда в революционную авангардную партию может обеспечить преемственность этого сознания и, посредством опыта полученного на каждом новом этапе классовой борьбы, его постоянное развитие.



Но такая партия объективно становится авангардом класса лишь тогда, когда ей удается передать большинству наемных работников уровень классового сознания, необходимый для борьбы за социалистическую революцию. Такая передача может произойти только через эффективное вмешательство в реальную классовую борьбу. Необходимое диалектическое единство авангарда и класса, организации и спонтанности, вырастает из природы пролетариата, так же как природа пролетарской революции - из cоциалистической системы Советов.

Таким образом, придаётся объективная форма диалектике цели и средства. (Именно потому что социалистическая цель не может быть достигнута без воспитания уверенности в себе, чувства общности и классовой солидарности рабочих, действенны и оправданы только те средства, тактики и компромиссы (заявленные как средство достижения социалистической цели), которые, в конечном счёте, воспитывают пролетарское классовое сознание вообще, а не ослабляют и не разделяют его. Любая тактика, действующая на классовое сознание рабочих противоположным образом – какой бы ни была её сиюминутная эффективность с «чисто практической» точки зрения, – в конечном счете, уводит от социалистической цели, вместо того, чтобы приблизить к ней хотя бы на шаг.

Потому особенно важна критическая и самокритическая компонента марксизма. Марксизм «открыт» и недогматичен по своей сути не только потому что связан с историческим процессом, находящимся в непрерывном движении, постоянно наращивающим и изменяющим сырой материал общественных наук (не только в отношении настоящего, но и прошлого). Он «открыт» и не только потому что его вовлеченность в практику постоянно направляет его в будущее, которое никогда нельзя предсказать полностью, учитывая, что сознательное и целенаправленное вторжение в исторический процесс может направить его в другую сторону. Он «открыт» новизне ещё и потому, что решающим фактором перехода от капитализма к социализму остается развитие классового сознания пролетариата, так же как уровень активности, самоорганизации и инициативы борющихся наемных работников. В классовой борьбе любое организованное вмешательство, будь то забастовка, выборы или строительство социализма, любая речь, сказанная на рабочем митинге, любая листовка, прочитанная рабочими, всегда должны рассматриваться со следующей точки зрения: какое воздействие окажет это вмешательство на классовое сознание? Однако, любое суждение об этом в течение акции остается только гипотетическим. Лишь последующий практический опыт может показать, верно оно или нет. В этом - огромное значение, которое имеет для марксизма история пролетарской классовой борьбы. Это единственная лаборатория, делающая возможными обоснованные суждения о тактике и методах борьбы на базе предыдущего опыта.

Таким образом, без реальной критической мысли, в том числе и о себе самой, сознательная социалистическая классовая борьба, подлинно революционная партия и настоящий марксизм невозможны. Псевдомарксизм, который душит жесткую самокритику открытую и правдивую, какой бы горькой она ни была – неважно, ради каких «практических целей» он это делает - не только ненаучен, но и никак не связан с освободительной стороной марксизма. А, главное, он, в конечном счете, абсолютно бесполезен.

Однако политическая классовая борьба должна иметь дело со всеми социальными феноменами, которые носят массовый характер. Её диапазон, таким образом, выходит за пределы элементарной классовой борьбы за разделение национального дохода на заработную плату и прибыль (прибавочную стоимость). Происходя непосредственно из элементарной классовой борьбы, она не может ставить вопрос отмены частной собственности на средства производства, вопрос «экспроприации экспроприаторов».

Вопрос о государстве, вопрос о политической свободе и самоорганизации рабочих, переход от представительской к прямой демократии играют здесь ключевую роль. Ясное понимание всех этих вопросов требует последовательного образования (самообразования) пролетариата через вовлеченность во все политические и социальные проблемы, через воздействие на все социальные классы буржуазного общества.

То, что этот императив должен стать частью марксистской концепции истории и действия, ни в коем случае не случайно, это не следствие «чисто тактических» соображений. Он происходит из самой сущности пролетарской классовой борьбы, которая мыс лит себя только как средство достижения бесклассового общества, общества, в котором любая форма угнетения и насилия, совершаемых людьми по отношению друг к другу, должна исчезнуть вместе с эксплуатацией человека человеком. Равнодушие, терпимость или даже обновленные формы такого угнетения не могут вести к социализму.

Следовательно, существует также этическая компонента марксизма, имеющая объективную материалистическую основу. Когда последовательные марксисты говорят, что подходят ко всему с точки зрения пролетарской классовой борьбы, они подразумевают, что эта точка зрения основана на следующей теореме: только то, что развивает пролетарское классовое сознание и, среди прочего, более глубокое понимание рабочими фундаментальной разницы между буржуазным и бесклассовым обществом, может, в конечном счете, способствовать классовой борьбе. Это, в свою очередь, влечет за собой признание необходимости практической борьбы против любой формы эксплуатации и угнетения - женщин, отдельных рас, национальностей, народов, возрастных групп и так далее - как необходимого элемента всемирной борьбы за социалистический общественный строй. Марксизм «начинается с учения, что человек — высшее существо для человека, завершается, следовательно, категорическим императивом, повелевающим ниспровергнуть все отношения, в которых человек является униженным, порабощённым, беспомощным, презренным существом».

Это осознание, несомненно, происходит из индивидуальной психологической потребности в протесте и восстании против любой формы несправедливости, притеснения и неравенства. Но оно происходит также из объективной исторической необходимости.

Только сознательный глобальный контроль человечества над материальными производительными силами может помешать умножению их разрушительного для природы и культуры потенциала. Для сознательного контроля, однако, первостепенное значение имеет как индивидуальная, так и коллективная способность суждения.

Самообразование пролетариата, связанное с практическим освобождением и подлинным интернационализмом, которые пропагандирует марксизм, есть, в конечном счете, самообразование отдельных пролетариев в коллективной форме, связанное с возможностью суждения и принятия решений. Без этого социалистическое самоуправление и социалистическая плановая экономика окажется только пустой или просто циничной фразой.

Только через экономическое обобществление возможен скачок из чисто объективного процесса в процесс, поставленный под субъективный контроль, когда обобществление отношений собственности и управления производительными силами диалектически сопровождается и сочетается с последовательной индивидуализацией возможности принятия решений. Сделать так, чтобы возможность самореализации человеческой личности распространялась на всех производителей и всех людей - это не только величайшая задача социализма; это также все более необходимое средство достижения этой цели.

V

Марксистская теория отличает наиболее благоприятные условия для свержения капитализма от тех, которые важны для формирования полностью развитого социалистического общественного строя. Условия для свержения капитализма зависят прежде всего от социополитического соотношения сил. Эти отношения – вопрос не только относительной силы пролетариата и его революционной авангардной партии, но и вопрос относительной слабости буржуазии, а также, например, возможности привлечь большинство по-прежнему многочисленного непролетарского рабочего населения – крестьянства – как союзников в пролетарской революции, именно из-за неспособности буржуазии слаборазвитых капиталистических стран в эпоху империализма радикально преодолеть докапиталистические отношения в деревне. Условия же формирования социализма - вопрос высокого уровня развития производительных сил и политико-культурной зрелости пролетариата, обеспечивающего максимальную степень прямой демократии Советов, самоуправления, гармоничного экономического развития, систематического исключения товарно-денежных отношений через быстрое преодоление дефицита в потреблении основных материальных благ и услуг (то есть, постепенный переход к распределению по потребностям).

Очевидно, что относительно слабое развитие капитализма в некоторых странах в эпоху империализма облегчает захват политической власти пролетариатом по тем же причинам, которые делают крайне тяжелым, или даже – до тех пор, пока революция в этих странах остается изолированной – невозможным построение в них бесклассового общества. Теория перманентной революции Троцкого, вместе с теорией Ленина об организации, как самое важное прогрессивное развитие марксизма после Маркса и Энгельса, позволило им верно предвидеть оба противоречивых аспекта революций 20 века уже в 1905-06 гг.

Вывод, который сделал Троцкий из открытия диалектического характера социалистической революции в относительно слабо развитых странах, состоял не в том, чтобы заклеймить эти революции как «преждевременные» на том основании, что они обрекают революционную партию и класс на поражение. Он, наоборот, осознал неизбежность таких «преждевременных» революций в эпоху империализма – оказавшихся единственной альтернативой увязанию в варварстве и отсталости! – и необходимость видеть в них почву для социалистической мировой революции, которая может постепенно распространиться на основные индустриальные страны мира. Трагедия социализма с 1927 года состоит не в том, что марксисты пытались победить в слаборазвитых странах. Это скорее, наоборот, стоит рассматривать как их достижение в мировой истории. Трагедия же социализма - в том, что революция осталась изолированной в этих странах, то есть, до сих пор не победила на индустриализованном Западе, несмотря на множество благоприятных ситуаций (Германия - 1918-19, 1920, 1923; Франция - 1936, 1944-47, 1968; Италия - 1919-20, 1945-48, 1969-70; Великобритания -1926, 1945-48; Испания - 1936-37, и так далее).

В результате развился новый исторический феномен, сначала в Советском Союзе, потом в Восточной Европе, Китае, на Кубе и во Вьетнаме. Там складываются общества, которые уже не являются капиталистическими, в которых не работает ни один из упомянутых выше законов капитализма, но которые в то же время находятся очень далеко от построения социалистического общества в определении Маркса и Энгельса, то есть, как первой стадии бесклассового общества. Это общества, которые, в результате откладывания мировой пролетарской революции, оказались застывшими, скованными на переходе от капитализма к социализму.

Конкретные, специфические исторические условия, в которых произошло такое застывание, привели к бюрократическому вырождению этих переходных обществ. Отдельный социальный слой – государственная, экономическая, партийная и военная бюрократия - присвоил себе важные привилегии в сфере потребления. Поскольку его привилегии оставались ограниченными этой сферой, и поскольку он не играл ключевой роли в производственном процессе, мы не имеем здесь дела с правящим классом. Без паразитизма общественно необходимое производственное накопление не провалилось бы, а наоборот, развилось. Вместо случившегося упадка произошел бы экономический рост. Но именно потому что бюрократия это паразитический класс, её привилегии могут основываться только на неограниченном контроле над общественным прибавочным продуктом, то есть, на абсолютной монополии на управление государством, экономикой и армией, а также на урезании политических прав, атомизации и пассивности широких рабочих масс. Как показали события в Венгрии и Польше в 1956, в Чехословакии в 1968 (и отчасти в Китае в 1966-67), каждый новый подъём массовой политической активности в этих обществах вызывает почти автоматический порыв к настоящей системе Советов, почти автоматическое свержение власти бюрократии.

Наклеивая на эту диктатуру бирку «реального» социализма, восточные и западные апологеты оказывали международной буржуазии наилучшую из возможных идеологических и политических услуг, без которой – по крайней мере в Западной Европе – капитализм, вероятно, был бы уже низвержен. Сегодня отождествление социализма с условиями политического угнетения и недостатка личной свободы на Востоке является для рабочих в нескольких ключевых странах Запада самым важным резоном для большего или меньшего встраивания в буржуазное общество, несмотря на его растущую предрасположенность к кризису.

С этим отождествлением будет навсегда покончено только тогда, когда пролетарская революция победит в одной или нескольких высоко развитых странах Запада и представит мировому пролетариату реализованную на практике «социалистическую модель» (вернее сказать: модель ещё развивающегося, ещё незакоченного социализма), радикально отличную от СССР. Мы не знаем точно, как будет выглядеть эта модель. Но её общие контуры могут быть примерно выведены из тех элементов нового общества, которые уже возникли во чреве старого, а также из критической переработки всей полноты опыта (как позитивного, так и негативного) предыдущих пролетарских революций 20 века.

Основной характеристикой социалистической модели на политическом уровне будет демократия Советов, то есть прямое осуществление политической власти рабочим классом и его свободно избранными представителями. Ключевая роль революционной партии в рамках системы Советов будет заключаться в политико-идеологическом убеждении большинства, а не в силе и подавлении своих политических оппонентов. Это предполагает многопартийную систему, полную свободу организаций, собраний, демонстраций, прессы, независимость профсоюзов, право на забастовку и абсолютное уважение к идеологическому, научному, художественному и философскому плюрализму. Эти основные демократические права будут, в противовес буржуазной парламентской демократии, все больше расширяться, переставая быть чистой формальностью и становясь доступными содержательно, то есть, массы граждан будут обеспечены временем и материальными условиями для их эффективной реализации. Это также означает приближение к прямой демократии, к непосредственному осуществлению государственной власти самими рабочими, к самоуправлению людей и сообществ в самых разных социальных зонах, то есть, движение в сторону отмены государства как такового.



На экономическом уровне эта «модель» будет характеризоваться плановым, демократически централизованным экономическим самоуправлением, в котором сами объединенные производители решают все главные вопросы развития экономики, причем, разумеется, на том уровне, на котором эти решения могут быть наиболее эффективно претворены на практике: важные инвестиционные решения выносятся на национальных съездах всех Советов и съездах индустриальных отраслей; организация работы – на уровне индустриальных отраслей и индивидуальных предприятий (или предприятий, организованных в кооперативы); социальные инвестиции – на местном и региональном уровне; вопросы производства необходимого набора товаров – на совместных конференциях производителей и потребителей, с помощью телевидения, референдумов и письменных опросов; для растущего числа как инвестиционных, так и политических вопросов, связанных с экологией – на международных съездах советов, и так далее.

Рабочее самоуправление, осуществленное на практике (а не только демагогически провозглашенное) требует радикального сокращения рабочей недели; постоянного повышения уровня технически-культурных возможностей непосредственных производителей, решительной отмены неравенства в оплате, как и неуклонной замены буржуазных норм распределения (товарно-денежных отношений). Максимальный публичный контроль и самая широкая политическая демократия Советов – единственная гарантия от паразитизма, коррупции и расточительства – то есть, влияния на производственные отношения пережитков товарно-денежных отношений в распределении товаров.

Как в политическом, так и в экономическом аспекте, эта «модель» тесно связана с постоянными изменениями в мотивации труда и трудовой этике, которые, в свою очередь, недостижимы без постепенной трансформации технологии, организации труда и содержания трудового процесса (отмена всех механических и монотонных трудовых процессов, выполняемых только как пассивная «служба обществу»), отмена разделения между ручным и интеллектуальным трудом, между производством и управлением, изменение морали и обычаев. Все эти изменения будут взаимодействовать и обуславливать друг друга в процессе самообразования объединенных производителей и саморазвитии «социалистического человека». Это вызовет резкий качественный подъем интернациональной солидарности, то есть, значительное перераспределение потребительской стоимости, произведенной во всем мире. Станет ясно, что «социалистический мир», в котором материальный достаток и изобилие свободного времени на Севере шли рука об руку с голодом и отсталостью на Юге, это извращение, не имеющее ничего общего с настоящим социализмом.

Буржуазные идеологи считают марксизм ответственным за Сталина, за все прошлые и нынешние неудачи СССР, Восточной Европы и Китая. Это все равно что, обвиняя современную медицину, предлагать возвращение к институту знахарства – на том основании, что очень многих пациентов за последние шестьдесят лет не смогли вылечить из-за низкого уровня медицины. Мы можем даже обратить против этих критиков их собственные аргументы. Марксизм в очередной раз продемонстрировал своё превосходство как социальной науки, открыв причины, загадки и законы развития непредвиденного «бюрократизированного переходного общества между капитализмом и социализмом», тщательно и сполна разоблачив мистификации «прикладного псевдомарксизма» в этом обществе. По сравнению с такими достижениями, теоретические потуги академической «советологии» просто неприличны, и существенные «законы», якобы открытые ей, либо сводятся к банальностям, либо быстро опровергаются реальными событиями.

VI

Марксизм, возводя борьбу против всех форм эксплуатации и угнетения в категорический императив и бескомпромиссно критикуя его мнимую «реализацию» в Советском Союзе или где-либо ещё, ни в коем случае не впадает в этакий исторический идеализм, противопоставляющий утопическую идеальную модель «реальному преодолению исторических условий». Он только поднимает материалистическое понимание истории на более высокий уровень, где единство теории и практики снова достигают нового измерения.

Через историю человечества проходят две параллельных, но противоречащих друг другу константы. С одной стороны, войны, сменяющие друг друга формы классового общества и классовой борьбы показывают, что на сегодняшний день оказывалось невозможным распространить принципы свободной кооперации и солидарного сотрудничества на всё человечество. Устойчивое применение этих принципов остается ограниченным большими или меньшими фрагментами человеческого рода: племенными или деревенскими общинами, особыми формами расширенной семьи, общественными классами, представители которых борются за общую цель.

Мы уже знаем, какие материальные причины вызывают постоянную тенденцию к социальному саморазрушению – и каким образом, учитывая современный уровень науки и техники, это всё больше и больше угрожает не только дальнейшему существованию цивилизации, но и, разумеется, как таковому физическому выживанию человечества. С другой стороны, стремление к обществу свободных, равных и объединенных производителей так же глубоко укоренено в человеческой истории, как классовое разделение и вытекающее из него неравенство, несправедливость и насилие. Несмотря на все идеологические усилия правящих классов, снова и снова пытающихся убедить нас в том, что «всегда были и будут богатые и бедные, могущественные и бессильные, начальники и подчиненные», и потому бессмысленно бороться за общество равных, мы, тем не менее, наблюдаем в истории непрерывный поток мятежей, восстаний, бунтов и революций – как ответ на эксплуатацию бедных и угнетение слабых. Раз за разом эти попытки самоосвобождения проваливаются.

Но они предпринимаются снова и снова – и, если смотреть исторически, чем более материально развито общество, в котором они происходят, тем яснее их видение будущего, тем смелее задачи и тем выше шансы на победу.

Мы, марксисты эпохи классовой борьбы между трудом и капиталом, - всего лишь представители той многовековой тенденции, которая началась с первой забастовки в Египте при фараонах, и развивалась, через бесчисленные восстания рабов в античности, крестьянские войны в древнем Китае и Японии ко всё более широкой преемственности революционной традиции в новое время и сегодня.

Эта преемственность создается той негасимой искрой сопротивления неравенству, эксплуатации, несправедливости и угнетению, которая снова и снова озаряет человечество. В ней - неотвратимость нашей победы. Ни Цезарю, не Понтию Пилату, ни Императору милостью божьей, ни инквизиции, ни Гитлеру, ни Сталину, ни террору, ни обществу потребления не удалось в конечном счете погасить эту искру. Она настолько связана с нашей антропологической природой – с неспособностью людей выживать без постоянной социализации и движения вверх – что проявляется снова и снова – не на одном континенте, так на другом, то в одном социальном классе, то в другом, иногда только среди поэтов, философов и ученых, в другие времена - среди огромных масс людей, в соответствии с приливами истории, материальными интересами и политико-идеологической классовой борьбой, движущей ими.

Нейропсихологи, психологи и бихевиористы пытались свести этот дуализм человеческой истории к двум аспектам центральной нервной системы, которая якобы отражает сочетание инстинктивного и сознательного действий человека. Максимум, что может доказать этот тезис - возможность человеческой агрессивности и деструктивности, то есть, тот факт, что потенция деструктивности – родом из дочеловеческого или проточеловеческого прошлого - глубоко укоренена в человеческой природе. Но он ни в коем случае не объясняет, почему эта потенция активизируется в ту или иную эпоху, почему бывают мирные, а бывают агрессивные эпохи, культуры и общества; а также почему до сих пор был невозможен социальный строй, который бы кардинально покончил с этой потенциальной деструктивностью (хотя бы на некоторое время), или перевел её в мирное русло. Это главная тема и главная задача марксизма как науки о человечестве.

Мы считаем, однако, что ещё важнее иметь в виду следующее: слабый человеческий род, который сотни тысяч лет жил в страхе перед подавляющими его силами природы и развивал элементарные формы сотрудничества в борьбе против них, сумел добиться усиливающегося контроля над силами природы только ценой неуклонного уменьшения общественной солидарности. Этот контроль, конечно, потребовал накопления все большого объема общественного продукта вместо его немедленного потребления, растущей специализации части общества на управлении и умственной работе вместо всеобщего управления на ротационной основе. Пока общественный продукт оставался слишком маленьким, это принуждение вело к перманентному конфликту; накопление могло происходить только за счет принуждения к труду непосредственных производителей, и массы этих производителей оказались отделены от умственного труда.

Чем сильнее люди контролировали природу, тем больше они теряли социальную солидарность и контроль над социальным существованием. До сих пор это регулировалось объективными, слепыми законами за спинами людей. С наивысшей силой это противоречие развилось при капитализме.

С колоссальным развитием производительных сил в рамках капиталистического способа производства, однако, цена нашего контроля над силами природы не просто стала слишком высокой и напрямую угрожающей человечеству, она также становилась всё более бессмысленной. В первый раз в истории возникла реальная основа для всемирного бесклассового общества объединенных производителей. Создавая наемный труд, создавая класс, более способный к коллективной организации и массовому действию, чем любой другой в истории, капитализм одновременно создает социальную силу, которая – по крайней мере, периодически – проявляет инстинктивный позыв к практической борьбе за бесклассовое общество. От Парижской Коммуны к Русской революции, от Каталонии 1936-37 к Маю 68-го во Франции история революционной классовой борьбы пролетариата сочетает всё более смелые и разносторонние попытки такого рода, несмотря на драматичные поражения и трагические полупобеды.



Мы ни на минуту не сомневаемся, что история эта ещё только начинается, и её высшая точка впереди, а не позади нас. Это не мистическая вера, а скорее, уверенность, основанная на научном анализе законов развития буржуазного общества и классовой борьбы в 20-ом веке.

Великое историческое достижение марксизма состоит именно в его способности подвести рациональную научную базу под древнюю мечту человечества и сформулировать её цель, в его возможности синтезировать критическую мысль, моральную борьбу и активистское освободительное действие. Я марксист, в конечном счете, потому что только марксизм дает возможность по-прежнему верить в человечество и его будущее, без самообмана – несмотря на страшный опыт двадцатого столетия, Освенцим и Хиросиму, голод в Третьем мире и угрозу ядерного уничтожения. Марксизм учит позитивному отношению к жизни и к людям, учит любить их без фальшивого блеска, без иллюзий, с твердым осознанием непременных трудностей и неизбежных отступлений за миллионы лет, потребовавшихся нашему виду, чтобы развиться из обезьяноподобных существ в исследователей земли и покорителей космоса. Добиться сознательного контроля над социальным существованием – это сегодня вопрос жизни и смерти для человечества. И ему, в конце концов, удастся реализовать благороднейшее из устремлений: построить гуманный, бесклассовый, лишенный насилия мировой социализм.

Эрнст Мандель

 Эрнст Мандель (1923-95) - один из крупнейших марксистов второй половины 20 века; экономист; теоретик и практик Четвертого Интернационала, автор множества работ по социальной, экономической, культурной истории 20 века, книг “Власть и деньги”, “Поздний капитализм” и д

[1] К началу 21 века, через 25 лет после написания статьи ТНК контролировали уже 1/2, а 200 крупнейших ТНК - 1/4 мирового производства (прим. перев.)

 Перевод Кирилла Медведева

Впервые опубликовано :  http://vpered.org.ru/index.php?id=171&category=10

Отдельной брошюрой текст издан в "Свободном марксистском издательстве"




Комментариев нет:

Отправить комментарий