Колин Крауч. Рынок и его ограничения

 Ядро неолиберального проекта — это описание ка­честв рынка, а особенно — контраста между эффек­тивными, реагирующими на потребителя фирмами и некомпетентными, самонадеянными обществен­ными службами. При таком контрасте «частный сек­тор» обычно принимает характер некоей единой, однородной зоны эффективности. Но это странно, поскольку центральной характеристикой частно­го сектора является его разнородность. Он включает в себя весьма эффективные глобальные корпорации, а также небольшие и средние предприятия, близкие к своим потребителям и местным сообществам.Частного сектора «как такового» не существует, поэтому и нельзя сделать какие-либо обобщения, которые говорили бы о его качествах в целом, эффективности и ответственно­сти перед клиентом.

Ядро неолиберального проекта — это описание ка­честв рынка, а особенно — контраста между эффек­тивными, реагирующими на потребителя фирмами и некомпетентными, самонадеянными обществен­ными службами. При таком контрасте «частный сек­тор» обычно принимает характер некоей единой, однородной зоны эффективности. Но это странно, поскольку центральной характеристикой частно­го сектора является его разнородность. Он включает в себя весьма эффективные глобальные корпорации, а также небольшие и средние предприятия, близкие к своим потребителям и местным сообществам. В его состав также входят финансовые институты, чье по­ведение едва не привело в 2008-2009 гг. к хаосу, пре­жде чем правительства не взялись спасать их от них самих. Частный сектор также включает фирмы, ис­пользующие потогонную систему и эксплуатирую­щие детский труд в странах третьего мира ; различных производителей поддельных товаров; полулегаль­ные кафе и рестораны, предлагающие нездоровую еду в антисанитарных условиях; местные строитель­ные фирмы, которые никогда не завершают работы в срок; телекоммуникационные фирмы, которые на­столько велики и влиятельны на своих рынках, что почти не уделяют внимания проблемам потребителей их услуг; монопольных производителей компьютерных программ и спутниковые телеканалы, которые борются с любой попыткой сделать их деятельность открытой для конкуренции; корпорации, добываю­щие полезные ископаемые и загрязняющие атмос­феру и водные ресурсы; фирмы, которые скрывают преступную деятельность за ширмой легальных ком­мерческих операций; фармацевтические концерны, которые небольшие улучшения в лекарствах выдают за значительный шаг вперед. Частного сектора «как такового» не существует, поэтому и нельзя сделать какие-либо обобщения, которые говорили бы о его качествах в целом, эффективности и ответственно­сти перед клиентом.

У неолибералов есть ответы на подобную крити­ку: потребители могут свободно выбирать товары и услуги или вовсе отказываться от них. Если фир­ма, производящая товары низкого качества, про­должает процветать, значит, есть клиенты, кото­рые хотят покупать плохие товары; вмешивающееся правительство, которое стремится установить мини­мальные стандарты качества, отнимает у таких кли­ентов их выбор. Если процветают фирмы, исполь­зующие детский труд, значит, потребителям важны низкие цены товаров, производимых детьми; если потребителям не нравится сама идея детского тру­да, они вправе не покупать соответствующие това­ры. Этот аргумент может использоваться для опро­вержения любой критики, направленной на то или иное рыночное явление. Поэтому в сравнениях част­ного и общественного секторов заметна фундамен­тальная асимметрия. В первом по определению есть место для всего, что продается. Общественный сек­тор, по крайней мере в демократических обществах, существует в пространстве политической дискуссии, в которой любое дурное качество оказывается пред­метом критики и где применяются ценностные кри­терии и нравственные суждения, от которых невозможно защититься простейшим аргументом «но ведь это продается». В таком случае нет никакой логики в применяемом почти повсеместно решении про­блем качества общественных услуг за счет перено­са данной услуги в частный сектор. Такой перенос не гарантирует ни высокого качества, ни нравст­венности, поскольку это просто перенос в место, где большее разнообразие качества считается допусти­мым, а моральные критерии являются и вовсе непри­менимыми.

Оправдание всего, что происходит на рынке, то есть своеобразная аморальность рынка, не обя­зательно является проблемой, поскольку сложно и, на самом деле, совершенно бесполезно на каждом шагу проверять жизнь на соответствие нравствен­ным принципам. Но когда рыночные принципы воз­водятся в ранг основного стандарта, в соответствии с которым можно судить о почти всех наших инсти­тутах (что имеет место, когда неолиберальные идеи становятся господствующими), аморальность рас­пространяется по всей общественной жизни. При ка­ждом безапелляционном утверждении о том, что для решения какого-либо вопроса следует использовать рынок, такой вопрос выносится за пределы этическо­го суждения: рынок приносит деньги и потому увели­чивает благосостояние; какие тут еще могут быть воз­ражения? Возможно, именно это мы и хотим сделать в некоем определенном случае. Но как поставить са­мих себя в положение, в котором мы могли бы выне­сти решение относительно принятия этого критерия? Чем больше неолиберальное мышление проника­ет в правительство и другие институты, тем меньше у нас возможностей принимать такие решения (или с тем большей легкостью мы избегаем их). Мы долж­ны сохранить некоторые важные области жизни, в ко­торых было бы возможно делать'принципиальные оценки; а это означает, что рынок нужно восприни мать критически и избирательно, но не как волшеб­ное решение большинства проблем.

Если рынок становится для нас единственным ру­ководством к действию, возникает еще одна пробле­ма. Означает ли это, что мы должны стремиться толь­ко к тому, что мы можем найти на уже существующих рынках, даже если на них наблюдаются многочислен­ные дефекты, и что мы не должны требовать, чтобы вещи, которые невозможно найти на рынке, постав­лялись другим способом? Например, если средства массовой информации контролируются несколькими крупными корпорациями, которые не предоставляют большого выбора, означает ли это, что у нас не долж­но быть средств выдвинуть политическое требование большего разнообразия? Если мы можем совершать выбор только через рынок, значит, так мы и должны поступить. Этот вывод трудно подкрепить какими-либо принципиальными соображениями, за исключени­ем утверждения о том, что правительственное вмеша­тельство всегда и систематически опаснее поведения фирм на рынке, а потому любые погрешности рынка следует предпочитать попыткам их исправить.

В следующей главе(1) мы встретимся с могуществен­ной формой неолиберализма, которая почти прибли­зилась к вышеупомянутой позиции. Хотя в принципе рынок управляется суверенным выбором потреби­теля, потребители не могут определять ассортимент его продуктов. Это способны сделать только фирмы. Роль потребителей пассивна, она ограничивается де­монстрацией пользы нового продукта, проявляющей­ся в их готовности его покупать. Например, не потре­бители породили спрос на iPad; фирма решила, что может производить их и начала стимулировать спрос путем умного маркетинга и убеждения потребителей в привлекательности этого продукта. Затем потреби­тели стали ценить возможности, которые им предо­ставило использование iPad; это изобретение — от личный пример того, как рынок улучшил качество нашей жизни так, как никогда не смогла бы сделать государственная социалистическая экономика, в ко­торой ни у кого нет стимулов изобретать что-либо но­вое для потребителей. Но роль потребителей во всем этом процессе оставалась пассивной.

Такая пассивность допустима, если у обычных лю­дей, не имеющих возможности стать предпринима­телями, есть много других способов требовать или создавать вещи не через рынок, а другими путями; однако, если рынок захватывает все больше областей жизни, такие возможности все более ограничивают­ся. А поскольку фирма — единственный работающий с опережением участник рынка, то чем большее пред­почтение общество отдает рынку, тем выше это обще­ство превозносит фирму в качестве источника любо­го человеческого творчества.

Но некоторые защитники рынков как единствен­ного средства совершения выбора выдвигают другую аргументацию. Они утверждают, что если бы рынки были чистыми, мы не испытывали бы подобных про­блем, поэтому можно принять вмешательство прави­тельства там, где рынки чистыми не являются. Однако такое вмешательство должно ограничиваться улучше­нием рынков, а не созданием каких-либо иных форм предоставления товаров и услуг. Если та или иная цель не может быть достигнута путем доведения рын­ка до более чистого состояния, тогда от нее необходи­мо вообще отказаться. В примере со СМИ это озна­чает, что рынки нужно открыть для большего числа частных поставщиков, но не создавать государствен­ные средства информации.

Социал-демократы обычно занимали более ши­рокую позицию — они утверждали, что существуют определенные цели, которых вообще невозможно до­стигнуть на рынке, поэтому мы должны иметь воз­можность обращаться к государству за тем, чтобы оно обеспечило их достижение другими средствами. Здесь мы возвращаемся к лозунгу Немецкой Социал-Демократической партии, который цитировался в преды­дущей главе: «Рынка —столько, сколько возможно, го­сударства — столько, сколько нужно». В начале XXI в. социал-демократы «третьего пути» могли бы сказать то же самое, однако они учились у современной эко­номической теории и неолиберализма, а потому ви­дят больше возможностей в применении государ­ственного вмешательства для улучшения действий рынка, а не для его замещения. Важным примером этой позиции был документ британского Министер­ства финансов под названием «Микроэкономическая реформа в Британии: предоставление возможностей всем», опубликованный в 2004 г.; в числе его авто­ров был Гордон Браун, тогдашний министр финансов и будущий премьер-министр.

Этот документ анализирует проблему «провала рынка» и предлагает два подхода к подобным про­валам: при первом правительства действуют ради усовершенствования рынка, при втором правитель­ства создают собственную систему поставок, посколь­ку рынок не может ее сформировать. Как остроумно заметил Джон Кей в своем критическом обзоре это­го документа, названном «Провал провала рынка» [Кау, 2007], оба типа провалов определяются в рам­ках экономической теории, которая способна увидеть в обществе только совокупности предпочтений ин­дивидов. Однако к правительству часто обращают­ся за помощью в решении конфликтов относительно поставленных целей или же ради достижения целей, которые затрагивают условия коллективной жизни, а не стремления индивидов. К тому же экономиче­ская теория предполагает, что человеческое действие мотивируется исключительно материальными вы­годами. Поэтому, к примеру, ответ «Микроэкономи­ческой реформы в Британии» на проблемы низкой эффективности работников общественных служб вы­глядит так: установить нормы и усилить администра­тивное управление; в этом документе не исследуется возможность укрепления профессиональной ответст­венности и профессиональных ценностей.

Не существует убедительных причин, по которым нам не стоило бы использовать рынки для достиже­ния своих целей или пытаться усовершенствовать их так, чтобы они отвечали требованиям потребите­лей. Однако чтобы использовать рынки эффективно, мы должны понять их характерные особенности и ог­раничения, а также иметь представление о принципе провала рынка. Правда, в итоге все равно остается от­крытым вопрос —скорее практический, нежели прин­ципиальный: как лучше устранять обнаруженные де­фекты — за счет укрепления существующего рынка или же при помощи совершенно иного метода?

Характеристики рынка и его провалы

Какие условия требуются для существования чисто­го рынка? Выяснив соответствующие критерии, мы сможем определить различные типы рыночных про­валов, определяемые условиями рынка, а не пустыми домыслами, позволяющими выступать против рын­ка. Некоторые критики рынка могут обвинить меня в чрезмерной уступчивости. Зачем вообще прини­мать рынок за отправную точку? Значительная часть человеческой жизни проходит за пределами рынка и никак с ним не связана — например, альтруисти­ческое поведение. Как доказывал Альберт Хиршман в своей книге «Страсти и интересы» [Hirschman, 1977], а Дональд Грин и Ян Шапиро — в «Патологиях теории рационального выбора» [Green, Shapiro, 1996], пред­положение о том, что человеческой природе свойст­венно руководствоваться агрессивной и расчетливой оценкой индивидуальной прибыли, легко поставить под вопрос. Я согласен с этой критикой, поскольку считаю ее вполне убедительной, однако значитель­ного прогресса в критике господствующего неолибе­рального мышления можно достичь даже тогда, когда рынок принимается в качестве отправной точки. Ведь такой прием позволяет бросить вызов неолибералам на их собственной территории, ограничивая размах и накал спора, который обязательно возникнет.

Два первых этапа рассуждения обозначены в табли­це 2.1. В левой колонке перечислены фундаменталь­ные требования чистого рынка; в правой — слабости или провалы, связанные с каждым из этих требова­ний. На чистом рынке обмен товарами и услугами осуществляется на основе определенного набора цен, заданных в единой валюте (или в обмениваемых ва­лютах), причем на рынке должны присутствовать мно­гочисленные производители и потребители. Ни один производитель или потребитель, индивидуально или коллективно, не может определять уровень цен сво­ими действиями; все участники — лишь покупатели, не влияющие на ценообразование. Таким образом, предпочтения действительно большого числа потре­бителей могут быть сопоставлены с производственны­ми графиками действительно большого числа произ­водителей. Характеристики рынка задают условия для такого рынка. По достижении этого рынка формирует­ся равновесие —ситуация, в которой, за исключением экзогенного нарушения (т. е. возникающего вне систе­мы), цену или количество любой единицы товара не­возможно изменить без определенной потери эффек­тивности.

Во-первых (условие I), важно, чтобы всем желае­мым предметам (материальным и нематериальным) в рамках рынка назначалась определенная цена. Если это условие не выполняется, то востребованные людь­ми предметы будут иметь нулевую цену и ни у одной фирмы не будет стимула производить их. Если они про­изводятся бесплатно, их производство будет неэффек­тивным, поскольку не будет способа узнать, можно ли необходимые для их производства ресурсы каким-ли­бо образом использовать более эффективно. Например, предположим, что ученый-программист предпочита­ет самостоятельно выращивать фрукты у себя в саду, а не покупать их в магазине у профессиональных са­доводов. Его сад не достигает размеров, необходимых для эффективного производства фруктов; професси­ональный садовод с таким маленьким участком зем­ли должен был бы требовать настолько высокую цену за свою продукцию, что он тут же был бы вытеснен с рынка. Кроме того, ученый-программист, ухаживая за своими фруктами, тратит свое профессиональное время, которое более продуктивно могло бы исполь­зоваться для тех или иных компьютерных изобрете­ний, а не для малопродуктивных садоводческих работ. Если бы ему нужно было оценивать свой труд и свои производственные затраты, назначая своим фруктам определенную рыночную цену, он понял бы, что это за­нятие неэффективно; он покупал бы фрукты в магази­не, продал бы свой сад специализированной фрукто­вой ферме и больше времени тратил бы на програм­мирование. В итоге общая эффективность экономики повысилась бы, и каждый оказался бы в выигрыше.

Также необходимо, чтобы цены объединяли все продающиеся товары и услуги. Хотя мы часто исполь­зуем слово «рынки» во множественном числе, в дей­ствительности есть только один рынок, и только благодаря ему мы можем выстроить нашу систему от­носительных предпочтений, охватывающих большой набор товаров. Это достигается благодаря использо­ванию одной единицы измерения, то есть денежной цены, для всех товаров, хотя эта цена может задавать­ся в одной валюте или в нескольких разных валю­тах, которые также торгуются на свободных рынках.

Таблица 2.1. Необходимые характеристики рынка и связан­ные с ними провалы

Условия чистого рынка	Сопутствующие провалы
I.                   Все цены сравнимы, осуществляется товариообмен.	1.      Неспособность рынка работать с экстерналиями. 2.      Проблема общественных и социально значимых благ 3.      Существования «товаров без цены». 4.      Трансакционные издержки обмена.
II.                Вход на рынок без барьеров, рынок с множеством поставщиков и покупателей.	5.      Значительные, и практически непреодолимые барьеры входа, существующие во многих секторах 6.      Неравенство в распределении благосостояния и власти усиливаются в результате сохранения барьеров входа.
III.             Поддержание высокого объема трансакций.	7.      Недостаток доверия мешает потенциальным покупателями продавцам выходить на рынок.
IV.             Участники рынка полностью информированы.	8.      Значительные практические препятствия для выполнения этого условия; неравенство в доступе к информации.
V.                Экономика и политика разделены.	9.      Могущественные заинтересованные группы, созданные неравенствами в силу применения пунктов 5 и 6, внедряются в политический процесс.

Например, может показаться, что нет особого смы­сла спрашивать, скольких апельсинов стоит авиалай­нер, однако если и апельсины, и лайнеры доступны по определенной денежной цене, можно вычислить их весьма точное соответствие.

Второй фундаментальный критерий (II) работы совершенного рынка состоит в том, что должно су­ществовать большое число производителей и потре­бителей, которые должны иметь возможность легко входить на рынок и уходить с него. Только при этом условии мы можем провести математические подсче­ты, необходимые для доказательства того, что цены, возникающие из затрат производителей и предпоч­тений покупателей, установлены на оптимально эф­фективном уровне. На рынке цена товара растет при условии падения его производства, поскольку потре­бители начинают конкурировать за сократившееся предложение, стараясь назначить более высокую цену. Если рынок совершенен, подъем цены сигнализиру­ет другим производителям, показывая, что тут мож­но получить прибыль; они выходят на рынок, а увели­чивающееся соответствующим образом производство понижает цены. Если существует только один произ­водитель (монополист), он сможет уменьшить коли­чество товара, чтобы повысить цены (и, следователь­но, прибыли), не опасаясь выхода на рынок других производителей. В таком случае рынок не сможет достичь равновесия. Аналогичная ситуация скла­дывается и в том случае, если существует лишь не­большое число производителей —согласно принятой терминологии такую ситуацию называют «олигопо­лией», — ибо они могут легко посылать друг другу сиг­налы, сообщающие об их действиях, а поскольку они не боятся новых участников рынка, они могут прий­ти к удобному для всех них соглашению.

Чтобы рынки функционировали без олигополии и монополии, вход на них должен быть легким для но­вых производителей, как только цены поднимаются; то есть «барьеры входа», как они называются в эконо­мической терминологии, должны быть низкими. Так-же должны быть низкими барьеры выхода: если фир­ма работает неэффективно, она должна уйти с рынка, чтобы используемые ею земельные, трудовые ресур­сы и ресурсы капитала можно было перераспределить в более эффективных целях. Или же, если потребите­лям не нравятся продукты, продаваемые на опреде­ленном рынке, у них должна быть возможность выра­зить свою неудовлетворенность отказом от покупок, что потребует от производителей либо понизить цены, либо изменить ассортимент предлагаемых товаров. Спор в период недавнего финансового кризиса по по­воду того, были ли банки «слишком крупными, чтобы обанкротиться», был как раз спором о барьерах выхо­да. Если фирма «слишком велика, чтобы обанкротить­ся», пусть она и неэффективна, значит, созданы высо­кие барьеры, мешающие ей уйти с рынка, а рынкам не дают выполнять их работу по фильтрации.

Если цены должны устанавливаться через взаи­модействие спроса и предложения, то в таком слу­чае на рынке должна совершаться серьезная работа. Частично она осуществляется при выполнении толь­ко что упомянутого критерия, но также благодаря го­товности вышедших на рынок игроков поддерживать трансакции (III). Например, если никто не хочет по­купать обособленные фермы, агенты по недвижимо­сти объявят, что для них «нет рынка», то есть что цены на них просто нельзя определить. (Обычно все же со­храняется незначительный уровень продаж, поэто­му, строго говоря, некий рынок все же есть, однако он слишком слаб, чтобы агенты могли уверенно опре­делять ожидаемый уровень цен). Это, в свою очередь, будет отпугивать собственников такого имущества от выставления его на продажу. Без продавцов и по­купателей нет рынка.

Эффективность рынка зависит от того, облада­ют ли продавцы и покупатели полной информацией о предлагаемых ценах и товарах по всему их спек тру (IV). В действительности экономическая теория исходит из предпосылки о том, что информация «со­вершенна», то есть участники рынка обладают все­ми знаниями, необходимыми для эффективного рас­пределения ресурсов. Важность этого обстоятельства можно понять на простом примере. Предположим, я хочу купить новую машину, но не желаю специаль­но изучать, какая именно модель лучше всего отвеча­ет моим потребностям, или же выяснять весь разброс цен, по которым продаются определенные модели. Я просто хочу зайти к ближайшему автодилеру и ку­пить первую машину, которую увижу. В результате я, скорее всего, заплачу слишком дорого за машину, ко­торая на самом деле не соответствует моим потреб­ностям; я не использовал рынок, и потому моя сделка оказалась неэффективной. Я могу повысить собствен­ную эффективность, предварительно изучив вопрос; чем больше я буду узнавать, тем более эффективным покупателем буду становиться, пока не достигну точ­ки, в которой приобретать дополнительную информа­цию окажется дороже, чем потратить немного больше на автомобиль. Необходимо допуститьь, что рацио­нальные индивиды не хотят делать неэффективный выбор, а значит, у них есть мотив приобретать всю ин­формацию, нужную им для действия на рынке; трудно не усомниться в рациональности человека, который заявляет: «Я хотел бы заплатить за машину больше, чем необходимо; и я не хочу искать машину, которая отвечает моим потребностям».

Последний критерий переносит нас от рассмо­трения самого рынка к более широкому контексту — к необходимости разделять экономику и политику (V). И в истории, и в теории главная угроза рынку исходит от государства, обладающего властью, позволяющей вмешиваться в рынок, тем самым нарушая хрупкий баланс спроса, предложения и цены. Это вмешатель­ство может идти по двум разным направлениям.

Во-первых, правительство, преследуя какие-ли­бо сторонние политические цели, способно ис­пользовать свою власть для искажения цен или для распределения ресурсов. Так, оно может пытаться пе­рераспределить ресурсы в пользу партийных или пра­вительственных лидеров, их семей и друзей; или же оно может вмешиваться, чтобы больше денег трати­лось на здравоохранение и образование, а меньше — на алкоголь. Эти два примера вмешательства мы мо­жем оценивать по-разному, однако с неолиберальной точки зрения оба сводятся к искажению эффективной работы рынка.

Во-вторых, индивиды и фирмы из мира бизнеса могут использовать накопленное на рынке богатст­во для приобретения политического влияния. Затем они могут использовать это влияние для получения от правительства контрактов или других привилегий. А это опять же искажает рынок. Поэтому для фун­кционирования чистого рынка крайне важно, что­бы существовали жесткие барьеры, не позволяющие политике вмешиваться в экономику, а бизнесменам — в политику.

Рассмотрев эти необходимые для существования рынка условия, мы можем изучить провалы, обыч­но связываемые с каждым их них и перечисленные в правой колонке Таблицы 2.1.

У всего есть своя цена

Попытка приписать цену всем товарам и услугам на определенном рынке сталкивается с тремя ком­плексами проблем: связанными с экстерналиями, с общественными и одобряемыми благами; связан­ными с «товарами без цены»; связанными с трансак- ционными издержками. Нельзя сказать, что экономи­сты, преданные рынку, игнорировали эти проблемы, в отличие от экономистов, которые первоначально выделили и описали их. Тем не менее значение тер­минов, применяемых ими, похоже, далеко от повсед­невного смысла тех же слов. Поэтому важно проя­снить некоторые из этих терминов.

Экстерналии. Экстерналия — это хороший (или пло­хой) результат, создаваемый экономической деятель­ностью, который, однако, не учитывается при подсче­те издержек агентов, отвечающих за эту деятельность. Это понятие будет много раз использоваться в этой книге, поэтому важно понимать, что оно означает. Положительную экстерналию (производство това­ра, которым невозможно торговать на рынке) можно проиллюстрировать на примере садовода-любителя, чья деятельность выше была признана неэффектив­ной. Он может заявить, что получает удовольствие от выращивания фруктов, которое не зависит от ка- ких-либо подсчетов соответствующих издержек. Это удовольствие является положительной экстерналией выращивания им фруктов. По этой причине он отвер­гает аргумент о том, что он мог бы получить большую прибыль, если бы отказался от сада и проводил боль­ше времени за компьютером.

Некоторые положительные экстерналии дают пре­имущества, которые могут использоваться на рынке. Мы можем рассмотреть два примера совершенно раз­ного масштаба, которые, однако, приводят к одной и той же идее. Во-первых, пчеловод, ульи которого расположены вблизи богатого разнотравья с дикими цветами, получит большую прибыль, чем тот, у кого улья расположены возле пастбища, хотя первый ни­как и не способствовал производству цветов. Во-вторых, американские фирмы обладают преимуществом по сравнению с другими фирмами на многих международных рынках благодаря роли американской во­енной силы, повсеместному хождению доллара и гло­бальному распространению американского варианта английского языка. Эту последнюю разновидность экстерналий называют «сетевой». Она подразумева­ет ситуацию, в которой фирма получает преимущест­ва на рынке определенного сорта продуктов благода­ря ее привилегированному или бесплатному доступу к сети, важной для распространения этих продуктов. Ярким примером может выступать поставщик теле­фонных аппаратов, у которого есть привилегии в от­ношениях с поставщиком телефонной связи. Как мы увидим далее, сетевые экстерналии — важный источ­ник ограничений рынков высокотехнологичной эко­номики; поэтому этот термин весьма полезен, хотя он и странно звучит.

Более знакомы нам отрицательные экстерналии. Экологический ущерб — наиболее очевидный и наи­более важный их пример. Загрязнение окружающей среды приводит к издержкам, которые вынужде­ны оплачивать многие люди, однако эти издержки не обязательно учитываются фирмой, производящей загрязнение. В действительности фирма работает эффективнее именно потому, что она не принимает в расчет подобные издержки. Например, отходы хи­мической фабрики, вытекающие в реку, могут убить рыбу и лишить рыбаков источника средств к сущест­вованию. Поэтому загрязнение является отрицатель­ной экстерналией. Фирма могла бы контролировать загрязнение, однако это стоит денег. Поскольку фир­ма не получает прибыли от торговли рыбой, которую ведут рыбаки, с какой стати она должна брать на себя этот контроль?

Для оправдания требования устранения отрица­тельной экстерналии недостаточно просто выделить ее. Так, если в случае с рыбаками выяснится, что рас­ходы на контроль за загрязнением превышают стоимость, добавленную к экономике за счет продажи рыбы, фирме вполне может быть позволено загряз­нять реку. Кроме того, если рыбаки являются основ­ной группой, получающей прибыль от снижения за­грязнения, не должны ли они платить за контроль над ним, осуществляемый фирмой? Это интересные проблемы, порождаемые экстерналиями, которые мы рассмотрим в следующих главах. Проблема состоит еще и в том, что невозможно предсказать отрицатель­ные экстерналии, которые могут возникнуть в про­цессе, отличающемся высокой инновационностью; если он действительно инновационный, не все его по­следствия заранее известны. Если мы стремимся со­здать нечто новое, необходимо пойти на определен­ный риск, в том числе и на риск экстерналий.

Общественные и социально значимые блага. Они от­личаются друг от друга, но рассматривать их можно вместе. «Общественные» блага —те, которыми в силу самой их природы нельзя владеть, а потому им не­возможно приписать цену. Эти блага определяют­ся двумя характеристиками: они неделимы и не­конкурентны. Первое означает, что их потребление не предполагает деления на отдельные единицы, ко­торые можно было бы покупать и продавать. Вто­рое означает, что человек, использующий такое бла­го, ни в коей мере не мешает кому-то другому в тот же самый момент пользоваться тем же благом. Главным примером является свежий воздух. Он существует в качестве одной большой массы и не может прода­ваться нам в виде контейнеров; тот факт, что вы ды­шите, не влияет на то, что я тоже дышу. Число физиче­ских общественных благ невелико, поскольку многие потенциально общественные блага можно разрушить скоплением толпы — даже если речь идет о свежем воздухе. К числу других примеров можно отнести аб­страктные качества, например, счастье. Мы не можем разделить счастье на маленькие кусочки, которыми можно было бы торговать; оно неделимо. И, по край­ней мере в принципе, счастье одного индивида не за­висит от несчастья другого; то есть оно не-конкурентно. Не может быть рынка счастья, поэтому у него нет цены; следовательно, рынок никак не стимули­рует нас поставлять счастье — хотя это и не мешает фирмам рассказывать нам в своей рекламе о том, что использование их товаров сделает нас счастливыми.

«Социально значимые» блага —это частично обще­ственные блага. Термин кажется странным, посколь­ку он изобретен экономической теорией, однако обо­значаемая им идея хорошо нам знакома. У социально значимых благ два компонента: делимый и потенци­ально конкурентный, которым, соответственно, мож­но торговать, поскольку он имеет цену; и другой — соответствующий определению общественных благ. Важным примером является здоровье. Мое здоро­вье — это отдельная вещь, которой пользуюсь я, по­этому здоровье делимо, хотя и не конкурентно, при этом рынки здравоохранения, разумеется, существу­ют. Однако существуют неделимые прибыли, которые все мы получаем от высокого уровня общественно­го здравоохранения, в частности от низкой вероят­ности подхватить какое-либо инфекционное заболе­вание. Если забота о здоровье станет исключительно индивидуальной задачей, решаемой на рынке, его уровень упадет, поскольку у индивидов есть раци­ональный мотив заботиться только о своем личном здоровье, но не делать обязательный вклад в общест­венное здравоохранение.

Образование — еще одно социально значимое благо. Образование помогает индивиду, приобрета­ющему его, в том числе в конкурентных ситуациях, когда, например, нужно устроиться на работу, пред­полагающую конкурсный отбор; однако существу­ют и общие выгоды от образованного общества — например, более высокий уровень экономической деятельности, которой может заниматься образо­ванное общество. Этим объясняется тот факт, что во всех обществах с развитой экономикой образо­вание до определенного уровня является обязатель­ным и от него нельзя отказываться по желанию са­мого ученика или его родителей. Также образование является неконкурентным, если мы считаем, что оно дает доступ к знаниям, культурной и научной ком­петенции. Именно из-за этой двусмысленности по­литика образования столь сложна. Политики долж­ны предлагать его всему обществу в качестве общего блага; тогда как индивиды и их родители часто стре­мятся к тому, чтобы они сами или их дети получили преимущество за счет образования.

«Товары без цены». Хотя экономическая теория го­това работать с идеями экстерналий, общественных и социально значимых благ, гораздо труднее ей иметь дело с общечеловеческой убежденностью в том, буд­то у некоторых вещей просто не должно быть цены. Следует ли позволить людям торговать своими орга­нами, если человек, которому нужна трансплантация, готов заплатить за них? Позволительно ли молодой женщине требовать пособие по безработице, если она отказывается зарабатывать на жизнь в качестве про­ститутки? Должны ли спасатели в горах тратить зна­чительные ресурсы на спасение жизни заблудивше­гося альпиниста, не оценивая при этом, стоит ли его жизнь соответствующих издержек? Экономисты мо­гут указать на упущенные выгоды, связанные с отка­зом от выхода на рынок во всех подобных случаях: упущенные выгоды означают потери при выборе дан­ного пути, а не альтернативного. Например, ресур­сы, использованные горными спасателями, могли бы быть использованы как-либо иначе. Однако у эконо­мистов нет способов работать с аргументами, которые определяют приоритет нравственности перед рынком. Они могут сказать нам, что мы «должны» со­вершать определенные действия, если мы хотим мак­симизировать эффективность, и у экономики много доводов, убеждающих нас, что именно так и следует поступать, поскольку неэффективность означает пу­стую растрату ресурсов. Однако нравственные крите­рии, которые, по нашему мнению, имеют приоритет перед требованиями рынков, заставляют рассматри­вать упущенные выгоды не как траты, а как воплоще­ние представлений о добре, которые лежат за преде­лами экономической аргументации.

Трансакционные издержки. Последний пункт это­го раздела менее объемен и позволяет нам безопа­сно вернуться на территорию экономики. Назна­чение цены товару или услуге означает, что здесь должен действовать механизм, позволяющий опре­делять и взимать плату; осуществление рыночных трансакций само по себе требует затрат. Издержки на управление магазином включают в себя оценку всех товаров, определение средства получения де­нег от клиентов, регистрацию самого процесса, про­верку честности персонала, безопасное перечисление средств в банк и найм бухгалтеров для проверки все­го процесса. Конечно, магазин не может освободиться от этих затрат, перестав взимать плату, однако суще­ствуют разделы экономики, в которых подсчет, по­зволяющий определить, стоит ли взимать плату, вы­ходит на первый план. Главным примером является вопрос о том, взимать ли дорожные сборы, поскольку аппарат, необходимый для их получения, сам по себе весьма затратен. Конечно, в случае отстутствия взи­мания платы должны иметься альтернативные сред­ства оплаты за предоставление рассматриваемого то­вара или услуги и определения их предоставляемого объема и качества.

Довольно существенные трансакционные издер­жки связаны и с получением адекватной информации, необходимой для правильного выбора на рынке. Этот момент перекрывается с рыночным условием, кото­рое само по себе связано с информацией, а потому об­суждается ниже под пунктом 8.

Барьеры входа и выхода

Сохранение барьеров. Рыночное требование низких барьеров входа и выхода весьма трудно осуществить во многих секторах рынка. Здесь мы будем обсуждать барьеры входа, хотя, как мы выяснили на примере банковского кризиса, барьеры выхода не менее важ­ны. На многих рынках попросту нет места для мно­гих производителей: например, по всей видимости, в мире есть место только для двух производителей больших самолетов — Boeing и Airbus. Одна-единст- венная фирма, Microsoft, полностью контролирует компьютерные программные системы. Вероятно, тех­нически невозможно существование более чем одной фирмы, контролирующей поставки воды из одного речного бассейна. В любом случае, когда существуют монополии или когда число производителей крайне мало, а выход на рынок других конкурентов ограни­чивается серьезными техническими или организаци­онными барьерами, цены и качество товаров не могут устанавливаться в процессе, предполагаемом мате­матическими моделями экономической теории.

Хотя технические изменения в некоторых случаях упростили решение этих проблем — например, увели­чение числа радиочастот сделало возможным появ­ление настоящих рынков во многих областях беспро­водной связи и телекоммуникаций, — в некоторых важных отношениях современная высокотехнологич­ная экономика ставит существование чистых рынков под вопрос даже в большей степени, чем классическая промышленная экономика. Это возвращает нас к уже обсуждавшемуся вопросу сетевых экстерналий. Вся­кий раз, когда владельцы сетей получают конкурент­ные преимущества, против конкурентов возводятся особые барьеры входа. Для некоторых видов сетей ха­рактерна следующая особенность: чем больше людей присоединено к ним, тем более они выгодны. Это дает огромные преимущества первопроходцу, то есть фир­ме, которая первой развила сеть в определенной сфе­ре. Даже если другие фирмы разработают продукты более высокого качества, им будет трудно их прода­вать, поскольку первая фирма разработала сеть, ко­торая окажется больше и, следовательно, прибыльнее, чем сеть новичков. Хрестоматийный пример такой ситуации — история конкуренции систем видеоза­писи Betamax и VHS. Две японские фирмы—«Sony» и «JVC» — разработали системы для записи и вос­произведения видеолент, «Sony» —в 1975 г., a «JVC» — двумя годами позже. За несколько лет система VHS, принадлежащая «JVC», вытеснила с рынка принад­лежавшую «Sony» Betamax. Хотя велось много споров о причинах такого результата, одна из них заключа­лась в том, что JVC владела несколькими сетями рас­пространения аудио-и видеооборудования, и в этих магазинах распространялась только техника VHS. Барьеры входа не позволили «Sony» получить доступ к сетям, необходимым для участия на этом рынке. Се­годня все это уже не имеет значения, поскольку виде­озаписи были заменены DVD-дисками; как утвержда­ют экономисты, в предпринимательской экономике с открытым рынком инновационные продукты часто сталкиваются с подобными проблемами. В то же са­мое время они создают новые проблемы. Самым зна­чительным и уникальным примером сети оказался интернет, который предоставил возможности многим первопроходцам, получившим преимущества за счет создания монопольных продуктов, таких, как поисковые машины, которыми пользуются все, что привело к возведению высоких барьеров, защищающих от по­тенциальных конкурентов.

Значение этих барьеров растет, в первую очередь, под влиянием высокой скорости технических измене­ний на товарные стандарты. Когда нужен стандарт для того, что изменяется медленно, он может быть задан на основе традиции использования, широкой дискус­сии или соглашения, кроме того, он может применять­ся национальными или международными органами. Например, таков случай стандарта мер и весов, ди­зайна электрических розеток и штепселей или алфа­вита. Подобные стандарты — это общественные блага. Отдельные фирмы не могут владеть ими и запрещать другим фирмам создавать продукты, использующие эти стандарты. Но если потребность в новых стандар­тах развивается быстро и если она подвержена частым изменениям из-за технического развития, не остается времени на то, чтобы результат сложился в ходе все­стороннего обсуждения или формального публично­го процесса. Если большое число фирм предлагают на рынке различные стандарты, однако потребность во взаимозаменяемости настолько сильна, что со­хранять выбор между многочисленными вариантами не представляется возможным, тогда предпочтение будет отдано одному стандарту из-за его превосходя­щих качеств, то есть поставщиком стандарта высту­пит рынок, а не орган общественной власти. Однако во многих случаях «превосходящие качества» обозна­чают всего лишь силу господствующей фирмы, спо­собной утвердить собственные практики в виде про­изводственного стандарта не в конкурентной борьбе, а за счет преимущества первопроходца и создания сетевых экстерналий. Никто не может заставить нас изменить используемый нами алфавит, однако го­сподствующая фирма-производитель программного обеспечения может не позволить алфавиту, применя­емому нами для печати на компьютере, преобразовы­ваться в набор читаемых всеми электронных символов, поскольку она изменила стандарты этих электронных символов, между тем как лишь она владеет и распоря­жается этими стандартами. Только гигантские корпо­рации занимают положение, позволяющее навязывать собственные стандарты, а потому они могут не допу­скать на рынок конкурентов, которые могли бы пред­ложить потребителям новые продукты, способные снискать их одобрение.

Примерно так же для создания барьеров входа мо­гут использоваться патенты. Вопрос не так прост, по­скольку без охраны патентов у фирм не будет стимула тратить деньги на исследования и инновации. Госу­дарственная политика стремится поддержать баланс между важностью рыночной конкуренции и необхо­димостью защищать инновации, предоставляя патен­ты на ограниченное число лет. Однако возникли новые вопросы, связанные с признанием судами прав интел­лектуальной собственности — не только в случае изо­бретений, но и простой идентификации уже сущест­вующих природных материалов. Особое значение эта проблема приобрела благодаря способности биологов анализировать генетический код. Фирмам, занимаю­щимся генетически модифицированными организма­ми (ГМО), было разрешено получать патенты в случае успешного выделения генов природных злаков, кото­рые, по их мнению, они в будущем могут использо­вать для производства генно-модифицированных зла­ков. А в результате фермеры из стран третьего мира не смогут продолжать традиционные практики отбора семян из урожая одного года для посева в следующем году, поскольку отныне их право на использование этих семян принадлежит некоей корпорации. Также ддя исследователей, не работающих на данную фирму, может быть закрыта возможность работы с теми же са­мыми встречающимися в природе растениями.

Неравенства, связанные с ограниченной конкурен­цией. Одним из последствий высокого уровня конку­ренции был действительно низкий уровень неравен­ства, поскольку высокие прибыли и доходы служат сигналом потенциальным конкурентам для выхода на рынок, увеличения предложения и, соответствен­но, снижения цен и доходов. Это не значит, что об­щество чистого рынка было бы действительно эга­литарным; успешные изобретатели и обладатели редких навыков получали бы высокие вознагражде­ния. Но при этом такие неравенства постоянно на­ходились бы под давлением процесса конкуренции. А там, где барьеры входа остаются высокими, этого не происходит. В результате высокие уровни прибыли и заработков никак не оспариваются. Поначалу такие неравенства связаны с доходами различных фирм, однако постепенно они затрагивают общий уровень неравенства в обществе через различие в заработках и,     что более важно, в благосостоянии. Это второе по­следствие высоких барьеров входа. Важно отметить, что произошедший за последние три десятилетия сдвиг к экономике гигантских глобальных корпора­ций, характеризующейся ростом сетевых экстерна­лий и корпоративных стандартов, привел к общему росту неравенства в благосостоянии и доходе в разви­тых обществах, таким образом обратив вспять долгос­рочную тенденцию к понижению неравенства в ры­ночных экономиках.

Достаточный объем трансакций

Падение доверия. На жизнеспособности рыночной экономики не сильно отразится отсутствие торговли теми или иными единичными товарами, например, фермами; однако весь рынок рухнет в случае общего падения доверия, когда покупатели массово уходят с рынков, отбивая у производителей охоту к производству, поскольку те начинают бояться, что оста­нутся с товаром на руках. Такой крах доверия может произойти в том случае, когда потребители опаса­ются в скором времени столкнуться со значитель­ным падением в доходах или же с возросшей потреб­ностью в определенных расходах, которые придется осуществлять за счет иных средств. Экономическая теория признает провалы такого рода, которые счи­таются вытекающими из так называемых экзогенных потрясений: природной катастрофы, войны или эко­номического кризиса, возникшего в определенной части мира за пределами рассматриваемой экономи­ки. Не так легко теории согласиться с тем, что сугубо экономические потрясения могут возникнуть внутри рыночной экономики, поскольку модель чистого рын­ка предполагает, что покупатели и продавцы облада­ют совершенной информацией. Поэтому ожидается, что они предпримут упреждающие действия против ожидаемых трудностей, избегая неожиданных потря­сений. С этим подходом связаны две проблемы. Во- первых, для нас чистая рыночная экономика никогда не является отправной точкой; мы могли бы снизить экономические потрясения, если бы сумели опреде­лить какое-либо из них, однако сначала нам нужно было бы добраться до этой чистой рыночной эконо­мики, пройдя через экономическую среду, грозящую нам множеством опасностей. Во-вторых, как мы вско­ре выясним, обладать совершенной информацией крайне сложно.

Экономика жесткой конкуренции, в которой пото­ки информации при этом крайне несовершенны, уяз­вима для потрясений, а потому создает нестабильные экономические условия для людей, которые долж­ны зарабатывать себе на жизнь. В отсутствие тех или иных уравновешивающих факторов такие люди могут стать крайне осмотрительными и отказаться от тра­ты денег, чтобы сэкономить их на неопределенное будущее. Если они поступают так в массовом поряд­ке, рынки могут рухнуть. Именно это и происходит во время крупных экономических рецессий.

Потребность в совершенной информации

Практические проблемы, связанные с получением ин­формации. На практике требование, согласно которо­му участники рынка должны обладать совершенной информацией, выполнить весьма трудно. Главная проблема в том, что в рыночной экономике большая часть информации сама имеет цену; приобретение информации — это, на деле, существенная трансакци­онная издержка, зачастую самая важная, а потому она возвращает нас к уже обсуждавшейся проблеме тран­сакционных издержек. И эта проблема, видимо, при­обретает тем большее значение, чем более сложной становится экономика, например, из-за техническо­го усложнения продукции или финансовых инстру­ментов, поэтому, по всей вероятности, сегодня она более важна, чем в предшествующие периоды. Про­блема потребителей в том, действительно ли стоит тратить время на приобретение информации, кото­рая позволит им сделать более компетентный выбор, ведь до того, как они получат эту информацию, они лишь изредка смогут определить, ценна она или нет. Поэтому на практике приобретение информации за­висит не от того, можно ли ее будет обратить в день­ги, а от того, можем ли мы ее себе позволить в абсо­лютном смысле. Другими словами, скорее всего, мы будем приобретать тем больше информации, чем мы богаче; в результате богатые люди, скорее всего, при­нимают более эффективные решения и потому стано­вятся еще богаче.

Это позволит нам в дальнейшем еще лучше понять, почему в настоящее время наблюдается обратный ход тенденции к снижению неравенства, характерной для нескольких первых десятилетий истории демокра­тических государств. Эта проблема особенно остра на финансовых рынках, где богатые люди позволяют себе получать профессиональные консультации, а по­тому могут принимать решения, благодаря которым их доходы растут намного быстрее, чем доходы мел­ких инвесторов. Точно так же организации находят­ся в лучшем положении для приобретения информа­ции, чем индивиды. Это означает, что производители, скорее всего, лучше информированы, чем потребите­ли (если только последние не являются другими фир­мами), работодатели — лучше, чем работники, а боль­шие фирмы — лучше, чем мелкие.

Также можно поставить под вопрос предположе­ние о том, что участники рынка, даже богатые, име­ют стимул приобретать достаточную информацию. В 1970-х гг. американский экономист Юджин Фама использовал эту посылку для доказательства того, что цены на фондовом рынке абсолютно эффектив­ны. Если предположить, что инвесторы имеют ра­циональный мотив, заставляющий их выяснять всю релевантную информацию об определенной фирме, когда они вкладывают в нее свои средства, то в рав­ной степени можно предположить, что цены на фи­нансовые активы этой фирмы, отражающие резуль­тат оценок инвесторов, предоставляют нам полную информацию об эффективности фирмы. Этот взгляд сделал возможным развитие акционерной максими­зации как метода корпоративного управления: все, что должны были делать главные исполнительные директоры, сводилось к максимизации цен на ак­ции фирмы. А это, в свою очередь, упростило раз­витие деривативов и вторичных рынков, которые в 1990-х гг. стали причиной небывалого роста ско­рости трансакций ценных бумаг и стоимости акций. Цены, по которым торговались акции и облигации, стали единственным руководством, необходимым для понимания стоимости активов, отображае­мых этими ценами. Поэтому казалось, что рост этих рынков уменьшал потребность в информации, если не считать ту замкнутую в себе информацию, кото­рая производилась самими этими рынками. Она ста­ла представлять реальность отчетливее «реальной» экономики.

Но этот процесс, в свою очередь, вызвал финан­совый крах 2008-2009 ^гг· Финансовые рынки, не со­здавая стимулов для приобретения информации, которая гарантировала бы их успешное функциони­рование, подталкивали своих участников к соверше­нию прямо противоположных действий. Те начали верить, будто зависят лишь от тонкого слоя информа­ции — цен на активы, которые сообщают им все необ­ходимое. Однако эти цены подвергались серьезному влиянию со стороны множества догадок и махинаций, которые рухнули, словно карточный домик, как толь­ко игра была раскрыта.

Разделение экономики и политики

Неизбежность переплетения экономики и полити­ки. Есть три основных причины, по которым разделе­ние экономики и политики, затребованное моделью рынка, встречается крайне редко. Во-первых, пра­вительство — один из наиболее вероятных источни­ков средств борьбы с обсуждаемыми в нашей книге провалами рынка. Во-вторых, чтобы функциониро­вать, рынку самому нужны законы: в минимальном варианте такие законы предполагают поддержание валюты и ее защиту от подделки, обеспечение воз­мещения в случае нарушения контракта, а также ох­рану патентов и авторского права. Кое-что из этого может предоставляться самим рынком. Если пред­положить, что участники рынка хотят оставаться на нем и имеется возможность исключать из него тех, кто не соблюдает фундаментальные правила ис­пользования подлинной валюты, выполнения контр­актов и уважения прав изобретателей на собствен­ные изобретения, тогда угрозы исключения должно быть достаточно для гарантии выполнения этих пра­вил. Однако подобный мониторинг со стороны ин­сайдеров в основном работает только в том случае, когда число участников рынка относительно неве­лико, так что они знают друг друга и могут быстро передавать информацию о нарушениях. Небольшие и традиционные рынки часто удовлетворяют таким условиям, а потому не особенно нуждаются в защи­те законом, но этого нельзя сказать о наиболее эф­фективных и обширных или, тем более, глобальных рынках. Одно из преимуществ рынка по сравнению с другими формами координации действий состоит в том, что он позволяет нам вступать в торговые от­ношения с совершенно анонимными для нас людь­ми, а также заключать сделки, невзирая на боль­шие расстояния. Такие рынки не могут использовать межличностное знание, они нуждаются в механиз­ме, который позволяет нам иметь дело с совершен­но незнакомыми людьми. Интересно посмотреть на то, как eBay, сайт интернет-торговли, смог вос­создать некоторые элементы общинной экономики в предельно анонимной среде интернета, настой­чиво подталкивая своих пользователей к тому, что­бы они выставляли рейтинги покупателей и продав­цов, с которыми они имели дело. Это пример того, как рынок может решить свои собственные пробле­мы без вмешательства извне, однако пользователи eBay все-таки считают себя своеобразным сообщест­вом первопроходцев. Вряд ли подобные инструмен­ты приведут к общему упадку обыденной потребно­сти в договорном праве. В действительности право вступает в действие еще раньше. Мы не можем заключать контракты и требовать их выполнения, если не можем предъявить легальное право на владение собственностью, по­скольку ущерб от нарушения контракта оценивается относительно ущерба, нанесенного имущественным правам. Вознаграждения, заработанные в результате выполнения контрактов, можно оправдывать в каче­стве заработка только при наличии средства отста­ивать их в качестве особого права на собственность. И это трудно понять многим гражданам США, по­скольку их миф об основании нации требует рас­сматривать собственность в качестве того, что было отвоевано у Дикого Запада усилиями самих пионе­ров, а потом защищалось силой их собственного ору­жия. (При этом забывают о роли правительства США в распределении земли пионерам) Этот миф, распро­страняемый в бессчетном количестве фильмов, сыг­рал важную роль для упорства, с которым американ­цы отстаивают право носить огнестрельное оружие, как и в их вере в то, что им не нужно правительст­во, чтобы управлять рыночной экономикой. Однако этот миф разоблачается немалым числом и высокой прибыльностью судебных процессов по контрактным искам, проводимых в этой стране. Кроме того, как по­казал Уильям Рой в своей книге «Социализация капи­тала» [Roy, 1997], посвященной подъему американско­го капитализма, капиталистические рынки получили развитие только после того, как государство социа­лизировало некоторые риски, связанные с запуском крупных инвестиционных проектов, и стало страхо­вать от их последствий.

Но все же существует еще большее число негатив­ных примеров переплетения правительства и рын­ка. В свободной экономике крайне трудно помешать экономическому богатству превращаться в полити­ческое влияние. Богатые люди могут использовать свои ресурсы для финансирования лояльных им по­литиков и партий или же для переубеждения тех, кто имеет другое мнение. Они также могут инициировать кампании, направленные на изменение обществен­ного мнения, и даже владеть газетами и телеканала­ми, которые работают на такие кампании. К сожале­нию, демократия и рыночная экономика, ни в коей мере не препятствуя политической власти богатых, на которую они —каждая по-своему—в определенной мере претендуют, в равной мере делают эту пробле­му практически неразрешимой. Массовая демократия требует огромных ресурсов для мобилизации мнения; последние могут принадлежать большинству, однако ресурсы для их мобилизации принадлежат, в основ­ном, богатому меньшинству. Рыночная система, воз­можно, зависит от разделения экономики и политики, однако она никак не может препятствовать тому, что доходы, полученные в первой, применяются во вто­рой — отчасти для гарантии привилегий, уже завое­ванных в собственно экономической сфере. Полити­ческая власть и экономическое богатство — взаимно конвертируемые валюты. В результате появляется еще одно средство усиления неравенства в рыноч­ных обществах. Концентрация богатства — причины которого мы уже обнаруживали в других провалах рынка — дает небольшому числу индивидов и корпо­раций возможность покупать политическое влияние; это влияние в дальнейшем может использоваться ими для того, чтобы стать еще богаче; такое богат­ство, в свою очередь, используется для обеспечения большего влияния и т.д.

Следовательно, из всех провалов рынка те, что спо­собствуют значительной концентрации богатств, вы­зывают наибольшее беспокойство,поскольку в конеч­ном счете они могут использоваться для демонтажа самого рынка и реально функционирующей демокра­тии. Как мы уже несколько раз отмечали, к подобной концентрации приводят несколько характерных черт современной экономики.

Получается, что следующий по логике шаг наше­го рассуждения — проанализировать то, как государ­ственная политика использовалась для устранения различных провалов рынка. Но есть еще один важ­ный промежуточный этап. Мы до сих пор действовали в рамках модели чистых рынков, выведенной из не­оклассической экономической теории. Во многих от­ношениях эта модель нереалистична, и некоторые положения самой теории были направлены на устра­нение именно таких нереалистичных моментов, в особенности связанных с ролью гигантской корпо­рации, господствующей на своем рынке. Способность правительства справляться с провалами рынка будет рассмотрена в свете этих поправок.

Перевод Дмитрия Кралечкина

Примечание:

1. Данный текст представляет собой 2 главу книги Колина Крауча. Странная не-смерть неолиберализма. М. 2012.